Андрей Лазарчук - Штурмфогель

Полицейский небрежно похлопал Мерри по бокам, миновав (!!!) карман с «вальтером», и потребовал:

– Фотографии.

– Кх… акие? Еще? фото… графии?

– Не паясничайте, майор. Нам все известно. Вы похитили совершенно секретные документы с авиабазы Вамос для передачи их противнику. Вы подлый нацистский шпион, Мерри. Но вы проиграли. Ваша карта бита.

Он снял очки и уставился на Мерри ужасными немигающими глазами. Белки проросли толстенными узловатыми багровыми жилами; зрачки были крошечными, как следы от проколов иглой. Тяжелые веки серо-коричневого цвета и такие же мешки под глазами. Было в этих глазах еще что-то невероятное, не сразу уловимое, но порождающее такой ледяной ужас, какого Мерри не испытывал, наверное, и в том лесу с пауками…

Бывает тяжелый взгляд. Или неподвижный взгляд. Здесь иначе: глаза двигались, но не как у людей, мелкими легкими скачками, – эти поворачивались медленно, словно позади глазного яблока натужно вращался моторчик с понижающим редуктором.

И Мерри понял, что все это – лишь продолжение кошмара, не более. И поступать можно и нужно по логике сна…

– Гнида, – говорил полицейский, читая незнакомые слова по невидимой бумажке. – Ты ответишь за все. Где фотографии? Сдавайся, дерьмо!

Неловким вязким движением он потянулся к кобуре, и тогда Мерри выхватил свой «вальтер» и выстрелил полицейскому в грудь. Как многие тыловые крысы, Мерри был хорошим стрелком из пистолета. Полицейский отступил на шаг, зажал ладонью маленькую дырочку на кармане, побледнел и тихо спросил нормальным испуганным голосом:

– Ты что?.. Ты кто? Зачем…

Потом он сел на корточки, прислонясь к стене, запрокинул голову, сказал: «Ой, мамочка…» – и умер.

Что же дальше, в совершенной растерянности подумал Мерри, надо бежать, где Дрозд, почему так, я же не хотел. Случившееся было нелепостью. Сон или не сон? Узнать было нельзя, пока все не кончится.

Он зачем-то положил «вальтер» на колени трупа, полез в чемодан, достал черный запечатанный конверт, сунул в карман и бросился к лестнице.

В спину ему ударил телефонный звонок.

Мерри не остановился.

(…если бы Гуго позвонил минутой раньше, все дальнейшие события пошли бы, наверное, совсем иначе…)

Когда он выбегал из здания, слева из-за угла, разгоняя громким сигналом гоняющих мяч мальчишек, показался зеленый армейский джип. Мерри резко свернул направо и быстро зашагал, втянув голову в плечи и изо всех сил стараясь быть незаметным. Джип обогнал его и не остановился. Он был полон веселых американских офицеров вперемешку с веселыми черноволосыми итальянскими женщинами. Джип не мог вместить больше пяти человек, но казалось, что их там очень много.

Какое-то наитие повлекло Мерри в темный переулок, закончившийся ведущей вверх лестницей. Дома стояли сплоченно, окна первых этажей были забиты досками, вторых и выше – зияли. Потом и лестница кончилась, уткнувшись в безголовый мраморный бюст. Дальше все было завалено горой битого кирпича. Потом он разглядел извилистую тропинку, ведущую через эту гору.

«Зачем я здесь?» – мелькнула вдруг кощунственная мысль. Он пришел сюда не по своей воле. И Мерри сверх сил своих забарахтался, словно уставший пловец, решившийся перебороть течение.

Свернув с тропы (в полной темноте, в бешеном звездном водовороте дна своих глаз), он стал карабкаться по непроходимым завалам (что-то осыпалось и скрежетало) – и вдруг (но не скоро) оказался в половинке комнаты. Раздавленная железная кровать с шарами на покосившихся спинках стояла у стены. На кровати лежал раскрытый чемодан. Из чемодана высовывалась какая-то цветастая тряпка. Мерри закрыл крышку, поставил чемодан на пол и сел на него сверху, будто трамбуя вещи. Было тоскливо и страшно. Больше всего на свете хотелось вернуться на тропу и дойти до конца – до того места, где его ждали. Но он не хотел больше быть чьей-то послушной тварюшкой. Он плакал, но продолжал сидеть…

Может быть, прошел час. Может быть, несколько часов.

Не понимаю, подумал Волков. Что-то пошло не так. Не понимаю…

С одной стороны, он знал, что жизнь полна случайностей и его креатуру вполне мог сбить шальной грузовик, или на его голову мог упасть кирпич, или какой-то бандит, бывший городской партизан, которых все еще немало обретается в здешних трущобах и развалинах, польстился на хорошие офицерские ботинки… Вероятность нежелательных, но совершенно случайных событий всегда отлична от нуля. Другое дело, что удачливость – самое необходимое качество, если ты занимаешься созданием сложных многоходовых комбинаций с подставками, ловушками и подножками… И когда что-то случается – даже от слова «случайность», – следует сделать глубокую морщину на лбу и сильно-сильно задуматься: а так ли уж гармоничны и легки твои отношения с мирозданием?

Сразу поймешь, что нет.

А здесь – два удара подряд, и оба так или иначе связаны с младшим братцем… Да, оба удара пришлись по нему самому – ну и что? Кто-то сильно не любит выходцев из города Дрездена. Но насколько больше он не любит тех, кто там остался!..

"Ты что, дурачок, собрался это раскапывать? – спросил он себя недоуменно. – да если только заподозрят, что ты скосил глаза в сторону столба дыма..

На пятнадцать километров в небо поднялся тот столб. И долго еще будет ветер носить над всей Европой пепел какой-то страшной тайны.

Волков вяло махнул рукой пожилой тетке-официантке, подсунул под пустой бокал десятку, встал, демонстративно пошатываясь, и с явной неохотой удалился.

Над тайной своего довольно скорого исчезновения он надеялся повесить тоже не самый маленький султан дыма…

Мерри очнулся в очередной раз. Луна – еще неполная, а так, в три четверти, – висела за провалом окна без рамы. Одна на куске черного неба. Цвет ее был красноватый – оттенка скорее крови, чем кирпича.

Он чувствовал странное тягостное болезненное опустошение – будто из него выдрали кусок внутренностей. Но в этих внутренностях кто-то таился: опухоль или паразит…

И наверное, там же жил страх.

Так что теперь страха не было.

Совершенно спокойно Мерри стал выбираться из развалин. Не туда, где он должен был пройти и где его, возможно, ждали, – а по немыслимым завалам, думая лишь об одном: ничего не обрушить на себя. Он не боялся умереть – просто не хотелось шума. А умереть ему даже немного хотелось. Но с этим можно было повременить.

Выпутываясь из проволок и веревок, находя опоры для рук и ног, спрыгивая на хрусткие горы штукатурочного лома и битых стекол, он холодно прорабатывал план, куда ему двинуться сейчас и кто из агентов будет задавать меньше вопросов. Себе, разумеется, не ему. Еще не хватало, чтобы агенты задавали вопросы начальнику…