Михаил Тырин - Тварь непобедимая

– У меня денег всего... – проговорила она, отдавая в протянутую руку сумку.

– Гражданочка, только не надо этого пафоса! – попросил Донской. – Если вы еще не умерли с голоду, значит, деньги у вас есть. И зачем вы о них заговорили? Разве я хоть раз обмолвился о деньгах?

Он поставил сумку назад, помог Светлане забраться в машину.

– Куда едем?

– Сначала на Ломоносова, – сказала Светлана. – А потом, если можно, на Спортивную площадь, там все по пути. На Ломоносова – это где химчистка, знаете?

– Химчистка, – разочарованно повторил Донской. – Какая проза! Мы-то думали, вам в аэропорт, потому что до самолета в Лас-Вегас всего четверть часа...

– Какой еще Лас-Вегас? – Девушка была сейчас не слишком восприимчива к юмору.

– Ладно, едем в химчистку, – вздохнул Донской.

Пашка тем временем обнаружил блестящую кнопку на дверце и нажал на нее, завороженно наблюдая, как стекло поползло вниз.

– Павлик, не трогай! – Светлана схватила его за руку.

– Что, Павлик, нравится машина? – спросил Донской.

– Да, хорошая, – кивнул мальчик.

– Скажи папке, пусть такую же купит.

– А мне дядя Валера подарил вертолет! – похвастался Пашка.

– Вертолета у нас нет, – признался Донской. – А дядя Валера – начальник аэродрома, что вертолеты дарит?

Светлана молчала, оценивая парней женским чутьем. Тот, что в фуражке, действительно похож на веселого и говорливого шофера. Второй, хмурый и серьезный, вроде бы должен быть начальником, раз его шофер возит. Но для начальника он молод, да и просто не похож. И не стал бы шофер с начальником подвозить всех встречных, да еще так болтать...

– А вы, девушка, значит, в химчистке работаете? – продолжал беседу Донской.

– В парикмахерской.

– Честно сказать, не люблю ходить в парикмахерские. Там всегда морочат голову глупыми вопросами: «Тут снимать или не снимать? Пробор здесь или здесь?» Откуда я знаю, где должен быть пробор, – ты ж мастер, ты со стороны все видишь...

– Честно сказать, – не осталась в долгу Светлана, – я тоже не люблю клиентов, которые даже не знают, где у них должен быть пробор.

– Сдаюсь. Давайте, что ли, знакомиться. Я – Андрей, а это – Гриша. Он тоже работает в парикмахерской. Он – председатель совета директоров парикмахерской номер восемь, знаете такую? А я его шофер и телохранитель.

– Врете, – сказала Светлана и чуть улыбнулась из вежливости.

– Правильно, врем. На самом деле мы из бюро добрых услуг. Целыми днями катаемся по городу и подвозим опаздывающих граждан. Я машину веду, а Гриша пассажиров развлекает, истории рассказывает, куплеты поет. Видите, какой он у нас общительный?

– Пока не очень.

– Гриша, а ну, спой девушке частушки, а то она не верит.

– А не боишься, что от смеха в фонарь врежешься?

– Вот видите, какой веселый... Пашка! А скажи-ка нам, как маму зовут?

– Зачем? – задал мальчик недетский вопрос.

– Как – зачем?! Нам же отчитываться за добрые услуги! Вот спросит меня начальник, кого сегодня подвозили. А я скажу – Пашку и его маму. Как маму-то зовут?

– Светлана меня зовут, – ответила девушка, чтоб не вмешивать ребенка во взрослый разговор.

– Гриша, не забудь занести в журнал, – озабоченно произнес Донской.

Григорий совсем не был сейчас настроен на шутки, болтовню и флирт, поэтому только едва заметно кивнул.

– А вот и химчистка, – сказал Донской, прижимая машину к тротуару.

– Спасибо, – поблагодарила Светлана и взялась за сумку. – Сколько я вам должна?

– Вы должны нам ласково улыбнуться, – охотно ответил Донской. – Постойте, а разве мы дальше не едем? Вам же еще куда-то.

– Нет, спасибо, – замотала головой Света. – Тут уже близко, мы дойдем.

– Да нет, что вы! – запротестовал было Донской, но девушка уже вытащила из салона сумку и ребенка. Прежде чем уйти, она улыбнулась. Ласково, как и просили.

– Хороша куколка, – вздохнул Донской, выруливая на проезжую часть. – И ведь не замужем.

– С чего ты взял?

– А что, не видно? Какой-то дядя Валера-вертолетчик... Ты-то чего молчал, как пень? Мог бы поддержать диалог.

Григорий некоторое время молчал.

– Ты не обижайся, Андрей, – сказал он наконец. – Но я не пойму: ты издеваешься или дураком прикидываешься?

Тут настала очередь Донского задуматься.

– Наверно, дураком прикидываюсь, – решил он. – А теперь ты скажи: ты и в самом деле считаешь, что сегодня понес невыносимо тяжелую утрату?

– Да! – не задумываясь ответил Гриша. Но потом добавил: – Не знаю.

– А ты подумай. Ах, извини, влюбленным мысли неподвластны! Давай я за тебя подумаю. Скажи мне – ты давно свою художницу последний раз видел?

– Не очень, – с ходу ответил Григорий, но тут же понял, что, пожалуй, давно. – Месяца три.

– И ты думал, – продолжал Донской, – что молодая здоровая баба все это время никого перед сном не целует, кроме плюшевого мишки? Гриш, я удивляюсь, как ты не стал реалистом, проработав несколько лет в «Скорой». Там все такие наивные?

– Что значит «наивные»? Верить близкому человеку – это уже наивность?

– Да ладно, перестань... Просто знаю я этих художниц.

– Что, интересно, ты знаешь?

– Да ведь им, чтоб рисовать, адреналин нужен! Я с этой публикой встречался, ребята они веселые, но...

– Что «но»?

– Хочешь, расскажу? Знаю, например, одного парня, который свои картины задницей рисует. Пьет красители с фенолфталеином, потом присаживается над холстом – и водит анусом взад-вперед. Еще одна художница, тоже москвичка, устроила выставку своих выделений. Расставила баночки – в одной моча, в другой – сопли, в третьей – гной из ушей. И все культурно, на полочках, с табличками. И ведь огромные деньги за это получают!

– Ну, есть извращенцы...

– Нет, Гриша, что ты! Это называется не извращенцы, а концептуалисты! Хочешь, еще про них расскажу?

– Зачем? Я не понимаю, при чем тут задница, гной, извращенцы...

– Что ты можешь противопоставить им? Чем ты свою Оксану здесь удивишь – обходом кинотеатров? Или кафе-мороженым? Ты ведь для нее нудный парень, согласись. Днем – работа, вечером – книжки, писанина... Художница тебе не пара, ты червяк книжный, а они все – гении! Ты хоть раз видел гения, который меньше двух раз состоял в браке? Ну, кроме Ленина, конечно...

– Да дело не в браке...

– Ладно уж, молчи! Ты же сам все давно понимаешь, не дурак ведь, а признаться боишься. Разве не так?

Григорий промолчал.

– А вот скажи мне еще одну вещь, – безжалостно продолжал Донской. – Ты сам-то как эти месяцы жил? Любовь до гроба – это одно. А ведь работаешь в здравоохранении – кругом молоденькие козочки в белых халатиках. Улыбаются, глазки строят, попками крутят... Ты ничего не чувствуешь, ты железный?