Светлана Тулина - Воображала

Первые два спецназовца синхронно толкают Воображалу в спину дулами укороченных автоматов, Дядя Гена пятится, ошалело смотрит, как другая пара невозмутимо вволакивает безвольное тело врача и бросает его в стоящее у стола кресло. Сглотнув, Дядя Гена обретает, наконец, возможность говорить. Голос у него сдавленный:

— Эт-то… что?!!

Спецназовец поводит дулом, указывая на обвисшего в кресле врача и сияющую Воображалу, которая заинтересованно прислушивается:

— Сопротивлялись при задержании…

— К-каком задержании?!! Вы что, с ума сошли?! — шипит Дядя Гена, лицо у него предынсультное, — Снять немедленно!!!

Один из растерявшихся спецназовцев снимает с Воображалы повязку и наручники. Двое других пристраивают в кресле врача, по-прежнему не подающего признаков жизни. Воображала с интересом осматривается, замечает врача, дергает спецназовца за камуфляжную штанину — тот испуганно оборачивается:

— Любезный, кофе, пожалуйста. И побыстрее!

После чего то ли прыгает, то ли падает в пустое кресло и разваливается в нем, по-мужски закинув ногу на ногу (ботинок на колене). Щелкает пальцами, поторапливая.

Вконец ошалевший спецназовец зачем-то отдает честь и торопится к двери. На переднем плане Дядя Гена грудью наскакивает на того, кто говорил о сопротивлении и с яростным шепотом теснит его к той же двери:

— Вы что себе позволяете? Вам что приказано было?! Простого дела доверить нельзя!!! Что на вас нашло?!

У двери возникает небольшая заминка, поскольку каждый из спецназовцев спешит первым покинуть кабинет разъяренного начальства, а дверь достаточно узкая. Со свирепым выражением на багровом лице Дядя Гена буквально выдавливает их сквозь эту узкую дверь и с треском ее захлопывает, после чего оборачивается, быстро натягивая на лицо приветливую улыбку. Поскольку общее свирепое выражение все еще сохраняется, а цветом лицо это больше напоминает стоп-сигнал, зрелище получается впечатляющим.

Четыре спецназовца растерянно топчутся у захлопнутой двери, переглядываются. Тот, что говорил о сопротивлении, хмыкает, спрашивает смущенно (непонятно, то ли остальных, то ли себя самого):

— И правда… Что это на нас нашло-то, а?..

Темное пятно занимает весь экран. Легкое непрекращающееся позвякивание. Голос Воображалы полон искреннего и нешуточного потрясения:

— Ну ни фига себе!!!

На черном фоне проступают смутные нерезкие огоньки — ореольчиками, как от фонарей сквозь мокрое стекло. Уменьшаются до ярких точек, обретают резкость, камера отодвигается, теперь черный экран с россыпью звезд занимает не больше четверти кадра, сместившись в верхний правый угол. Сбоку в кресле сидит вялый врач, вцепившись обеими руками в огромную чашку с горячим кофе. Он еще не совсем пришел в себя, волосы растрепаны, взгляд дикий. Руки у него дрожат, ложечка в чашке отзывается на эту дрожь тонким непрерывным звоном.(При попадании врача в кадр звон на некоторое время усиливается). Голос Дяди Гены:

— Теперь ты понимаешь, что мы просто вынуждены хвататься за любую возможность, времени слишком мало…

Камера продолжает движение, показывая Воображалу (она стоит, сильно подавшись вперед, уперевшись обеими руками в крышку стола и сосредоточенно глядя на экран).

— Ни фига себе!.. — повторяет она уже тише. Оттолкнувшись руками, резко выпрямляется, разворачиваясь в противоположную от экрана сторону (камера следует за ней и продолжает ее движение туда, где у пульта стоит Дядя Гена).

— Так какого же дьявола — резкий жест в сторону находящегося уже за кадром экрана, — Никто ничего об этом?!..

Дядя Гена с грустной улыбкой пожимает плечами:

— А ты можешь вообразить, что начнется, когда об этом узнают?..

Воображала смущенно хрюкает, говорит с коротким смешком:

— Да нет, знаете ли, вот как раз этого я бы воображать не хотела!..

Она бросает еще один взгляд на экран, потом решительно разворачивается к Дяде Гене:

— Я сделаю все, что смогу… Но я должна знать — ЧТО именно я должна делать и КАК именно это нужно делать, понимаете?..

Звук внезапно пропадает. Видно, как Дядя Гена, энергично кивнув, начинает что-то говорить, потом показывает на дверь. Воображала улыбается, мотает головой. Врач отставляет чашку на столик, неуверенно поднимается с кресла. Камера теперь дает их немного сверху, по экрану идут помехи. Треск принтера. Чье-то фальшивое насвистывание. Дядя Гена и Воображала, продолжая разговор, выходят из кабинета, врач — за ними. Пару секунд в кадре пустой кабинет, потом через весь экран протягивается огромная рука, заросшая рыжей шерстью, щелкает переключателем — в кадре возникает длинный коридор, двое охранников у стеклянного тамбура, со спины — Воображала, Дядя Гена и врач. Воображала и Дядя Гена проходят сквозь шлюз первыми, не останавливаясь — им просто набрасывают на спины белые халаты. Врача тормозят охранники.

Камера подается назад, теперь видно, что все это происходит на экране одного из мониторов слежения, перед которыми сидит охранник в такой же синей форме, как и те, у шлюза. Он смотрит на экран, нам видны лишь выбритый концентрическими кругами квадратный затылок, мощная шея и плечи пятьдесят восьмого размера. Он еще раз щелкает переключателем, картинки на трех нижних мониторах меняются. Один дает что-то объясняющего невозмутимым охранникам врача, другой — общую панораму коридора. На третьем — Воображала и Дядя Гена лицом, крупным планом. Дядя Гена о чем-то говорит, Воображала смеется, надвигается на камеру, выходит из резкости. Над ее плечом (далеко, мельком) прозрачная стенка тамбура, врач колотит по ней кулаком и что-то кричит, по обе стороны от него два невозмутимых охранника…

Хлопает дверь, шаги, мужской голос:

— Ромик, ты в курсе — что за переполох? Крокозябре удалось заманить в это болото кого-то стоящего?

Ромик оборачивается от мониторов. У него вполне соответствующие рукам и затылку низкий лоб и квадратный подбородок. Нос тоже не подкачал ни размерами, ни формой, напоминающей успешно мутировавшую картошку. И на этом носу как-то очень к месту смотрятся изящные очечки в тонкой золотой оправе. Словно кирзовые говнодавы на стройных ножках элитной манекенщицы.

— Ага! — говорит он, радуясь непонятно чему.

Вошедший морщится и устраивается на соседнем вертящемся табурете. Это худой маленький человечек, огромным носом и гривой черных волос, напоминающий то ли индейца, то ли ворону (сзади волосы стянуты в хвост, свободно висящий до костлявой задницы, а по бокам пара выбившихся прядок мотается обвисшими крыльями, что тоже усиливает сходство). Разобрать цвет глаз невозможно — слишком глубоко они прячутся. Лицо недовольное, движения нервные, вид изможденный а голос такой, что вызывает у любого собеседника желание немедленно дать обладателю голоса в морду — независимо от того, что именно этим голосом произносится.