Стивен Бакстер - Инерционный корректор

Уэллс вернул монеты.

— Все это объясняют различные законы Ньютона. Под действием силы тяжести все предметы падают с одинаковым ускорением, вне зависимости от их массы. Представьте себе следующее, Ватсон: если бы вы оказались в лифте, а трос порвался, то вы бы с лифтом упали одновременно. Но вы ощущали бы себя парящим в кабине лифта.

— Недолго, — мрачно сказал я, — только до дна шахты.

— Безусловно. Именно этот феномен стремился изучить Ральф. В лаборатории, где мы обедали, — вы видели ее на фотографии, — при помощи установки из катушек индуктивности, диффузоров и электрических контуров он сумел создать некое пространство, в котором — Ральф неоднократно демонстрировал нам этот фокус — благодаря коррекции гравитационного поля с помощью электрической энергии более тяжелые предметы действительно падали быстрее легких! Это был инерционный корректор, как называл его Ральф. Дело вроде бы пустяковое — и гораздо менее зрелищное, чем полет капсулы на Луну, — однако столь же невероятное и удивительное. Если, конечно, реальное.

— Но вы в этом сомневаетесь, — сказал Холмс. — К тому же вы использовали слово «фокус».

Уэллс вздохнул.

— Дорогой старина Ральф! Не думаю, чтобы он лгал намеренно. Но его энергия и оптимизм в отношении собственной работы подчас мешали ему мыслить критически. Тем не менее признание его теорий и устройств — в особенности инерционного корректора — было главной жизненной целью, настоящей идеей фикс Ральфа.

— Идеей фикс, которая привела его к смерти.

— Совершенно верно, — сказал Уэллс. — Потому как именно там, внутри инерционного корректора, Ральф Бримикум и умер — или был убит!

Шел уже четвертый час, когда мы наконец добрались до Чиппенхэма.

Мы наняли двуколку, чтобы доехать до места, где жил Бримикум, — хорошо обставленного дома времен Регентства. Правда, справедливости ради надо сказать, что дом был в довольно запущенном состоянии.

Холмс вылез из двуколки и повел носом, принюхиваясь. Затем направился к обочине щебенчатой подъездной аллеи и осмотрел траву на газоне, которая, как я заметил, местами изменила свой цвет и была в мелких бурых круглых пятнах, одно из которых Холмс осторожно потрогал мыском ботинка.

Нам навстречу вышел молодой человек — высокий блондин с водянистыми серыми глазами. Он приветствовал Уэллса с некоторым презрением:

— Неужели это Берти Уэллс! — и представился Тарквином Бримикумом.

Нас проводили в дом и познакомили с остальными домочадцами: Джейн, вдова Ральфа, высокая, стройная женщина, была моложе, чем я ожидал, а ее опухшие глаза позволяли предположить, что она часто плачет; инженер Джек Брайсон, надежный помощник Ральфа, лысый и широкоплечий, казалось, был в недоумении и чувствовал себя не в своей тарелке.

Холмс улыбнулся вдове с внезапной теплотой, которую могут подметить в нем только хорошо знающие его люди. Те же эмоции переполняли и меня, поскольку я тоже очень сочувствовал этой леди, потерявшей своего супруга.

— Мадам, — сказал Холмс. — Мои глубочайшие соболезнования.

— Благодарю вас.

— А как поживает ваш лабрадор? Бедная девочка еще болеет?

Она выглядела смущенной.

— Думаю, поправляется. Но откуда вы узнали?

Он наклонил голову.

— Следы на лужайке отчетливо свидетельствуют о присутствии собаки — причем суки, поскольку хорошо известно, что сука опорожняет мочевой пузырь в одном месте, выделяя, таким образом, достаточное количество едкого вещества, чтобы попортить траву, тогда как кобель метит свою территорию везде понемногу. У меня готов черновой вариант монографии по экскреторным повадкам домашней и городской живности. А что касается породы, миссис Бримикум, то я определил ее по оставшейся у вас на нижней юбке золотистой шерсти, которая также показывает вашу привязанность к этому лабрадору.

— О! Но как вы узнали о ее болезни?

Холмс грустно улыбнулся.

— Если бы собака была здорова, следовало бы ожидать, что она выйдет с вами, чтобы облаять трех таких бесцеремонных незнакомцев, каковыми мы являемся.

Уэллс восхищенно хмыкнул.

Джейн Бримикум неопределенно махнула рукой.

— Симптомы болезни ставят ветеринаров в тупик. Шеба с трудом держится на ногах, а ее кости до странности хрупки и предрасположены к переломам. Понимаете, Ральф использовал ее в своих экспериментах, и…

— Я знаю, — прервал ее Холмс.

— Знаете? Откуда?

Но Холмс не ответил. Вместо этого он отвел меня в сторону.

— Ватсон, я был бы вам очень признателен, если бы вы взяли у несчастного животного мочу на анализ.

— Что мы ищем?

— Мой дорогой друг, открыв это вам, я мог бы повлиять на ваши выводы.

— А каким образом я должен сделать анализ? Я не ветеринар, Холмс, и уж тем более не химик. К тому же мы далеко от города.

— Уверен, вы найдете способ. — Он снова повернулся к миссис Бримикум и стал деликатно расспрашивать ее о смерти мужа.

— Было раннее утро. Я находилась в кухне. Мистер Брайсон только что вошел, проработав уже целый час. — Я заметил, что она старалась не смотреть на инженера Брайсона, и словосочетание «мистер Брайсон» давалось ей с трудом. — Мы, как правило, ели вместе, хотя мистер Брайсон всегда был занят и очень торопился. На завтрак он обычно съедал яичницу из одного яйца и тост.

— Яйцо? — заинтересовался Холмс. — Какое яйцо?

— Из нашего небольшого курятника за домом, — ответила миссис Бримикум.

— Понравилось ли вам яйцо в тот день? — спросил Холмс.

Миссис Бримикум опустила глаза.

— Мистер Брайсон отметил, что оно было превосходно. Помню, что Тарквин — мистер Бримикум — принес в тот день свежие яйца из курятника.

— Правда? — Холмс оценивающе посмотрел на Тарквина, брата погибшего. — Сэр, вы имеете привычку посещать курятник?

Тарквин взорвался:

— Конечно, нет! В детстве я всегда помогал Милли приносить яйца, а в тот день… было прекрасное утро — неужели человек не может изредка поддаться порыву?

Уэллс начинал терять терпение:

— Послушайте, Холмс, почему вас так заинтересовала эта история с утренней яичницей? Разве она не банальна? И разве вы не видите, что это причиняет боль леди Бримикум?

Я достаточно хорошо знал своего друга, чтобы понять, что не бывает ничего несущественного — несомненно, в его подробных расспросах есть какая-то логика, которую никто из нас не может постичь. Но миссис Бримикум действительно начала сильно волноваться, поэтому Холмс перестал ее расспрашивать и позволил Тарквину провести нас в гостиную, где тот налил нам хереса.