Ярослав Яблонский - Исповедь мастера адских наук

Наконец-то ушел проклятый ван Лийнен, а я остался в мастерской своей до утра, едва-едва в чувствах и сознании пребывая. Супруга моя, Алейт, не беспокоилась моим отсутствием, так как уже не раз случалось мне оставаться там на ночь и зарисовывать новые свои идеи. Пилюли "ван Лийнена" я спрятал подальше, не имея смелости воспользоваться ими, и решив вообще не принимать их в ближайшее время, тем более, что в последующие годы работы мои были совершенно иными, чем сам я намечал. Не могу сказать, чтобы время от времени во мне не пробуждалось желание воспользоваться лесде, но я быстренько подавлял его в себе, чаще всего, опасаясь последствий. В эти годы, то есть, от Рождества Христова 1491 и 92-ом я со всем тщанием работал над картиной, которая должна была повиснуть в доме нашего Братства Наисвятейшей Девы Марии, и содержащей имена всех живых и покойных собратьев. Труд сей был весьма огромен, и братство заплатило мне соответственно моему усердию и старанию. Узнал я, что некий Христофор Колумб, еврей из Генуи, открыл новый путь в Индию, плывя все время на запад, после чего вернулся с множеством товаров и смуглокожими людьми. С востока же пришло вот какое известие: Максимилиан I сделался императором Священной Римской Империи Немецкого Народа, и вместе с собратьями мы размышляли над тем, какое значение имеет это для несчастных Нидерландов. То, что лучше не будет, в этом никаких сомнений не было.

Время шло. Постепенно "ван Лийнен" в памяти моей затирался, и только иногда, если у меня что-нибудь терялось, и я усиленно разыскивал краски или там кисть, то в самых неожиданных местах натыкался я на его пилюли, но тут же засовывал их в другое место, чтобы глаза мои их и не видали. Настоящий ван Лийнен, которого я временами встречал в городе или заседаниях братства никаких знаков мне не подавал, да и доступа ко мне не имел. Сам же я не раз испытывал и заводил с ним разговоры, подмигиванием своим давая понять, что мои слова следует двояко понимать, только этот осел спросил, не попало ли мне чего в глаз, чешуйка краски, к примеру, что я все время подмигиваю и подмигиваю? На это ответил я ему, что свет у меня в мастерской слабый, как всегда осенью бывает, так что, видать, глаза я и натрудил. И когда уже казалось мне, что дело пилюль совершенно захоронено, хотя и продолжал я мечтать о вековечной славе, что мне тот второй ван Лийнен и обещал, случилось так, что в 'с-Хертогенбосх прибыл сам регент Нидерландов, принц Филипп Красивый, чтобы принять участие в церемонии крещения иудея Якоба де Альмаенгина, о котором по-разному говорили. Был это не слишком-то почтенный человек, поговаривали, что он мог даже быть великим магистром еретической секты Братьев Вольного Духа, проповедующей адамитизм и непристойные эксцессы. Что-то в этом было, ибо в какое-то время по крещению, что, видать, нужно было ему для каких-то тайных или же политических мотивов, он вновь перешел в иудаизм. Я бы и не упоминал об этой весьма подозрительной персоне, если бы не письмецо, полученное мною как раз от этого Якоба де Альмаенгина. Я был весьма удивлен, поскольку никогда с ним никаких отношений не имел, хотя, как художник, пользующийся определенной славой, ему быть известным и мог. Еще более взбаламутило меня содержание этого письма, тесно связанное с разговором между мною и фальшивым ван Лийненом, происшедшим несколько лет назад. Якоб де Альмаенгиен писал, чтобы я вспомнил о своем доброжелателе, то есть "ван Лийнене", который желает сделать для меня и моей славы столько добра, чему сам я по непонятным причинам упираюсь. Ибо человек этот, мой ничего не требующий взамен меценат, весьма разочарован моим бездействием, а поскольку во второй раз "лично" посетить меня не может, потому-то просит об этом его, Якоба де Альмаенгена, с нынешнего дня истинного христианина. И вместе с этим Альмаенген приглашал меня на пир, который устраивает в честь его герцогского высочества Филиппа Красивого. Приглашение было на отдельном листе, и я всему этому настолько дивился, как вдруг буквы письма на моих глазах не начали исчезать, пока не исчезли совершенно, не оставляя никакого следа, что Якоб де Альмаенген вообще писал мне что-либо! Событие это укрепило меня во внимании, что сей еврей поддерживает связь с нечистым, либо же от персов зороастризм принял. А могло быть и так, что это сам Вечный Жид Бродяга, который за оскорбление Господа нашего Иисуса Христа осужден на вечное покаяние.

Все это я воспринял настолько сильно, что письмо - пусть даже в нем уже и не было слов - сжег и несколько дней проболел, так что на пир, на который бы нога моя не ступала в любом случае, не пошел. Единственное, что меня перепугало, что теперь не будет мне спокойствия от злых духов, хотя ни к чему и никаким образом меня и не принуждали. Боялся я, хотя, некий интерес к этим пилюлям испытывал, но больше всего желал я той самой вековечной славы, которую должен был я получить, даже не продавая собственную душу. Единственное, что меня отталкивало от действия, это то, какие подозрительные типы во все это замешаны.

В 1499 году от Рождества Христова пришла моя очередь устраивать "пир с лебедем" для собратьев, который мне с надлежащим тщанием и удалось провести. Темное мясо жареной птицы, которое по обычаю на нем подавалось, напомнило мне про пир двенадцатилетней давности, и удивился я, что уже столько времени минуло после моей беседы с якобы ван Лийненом. И тогда, не мешкая, решил я отыскать его пилюли, которые с какого-то времени куда-то задевались и уже так часто на глаза мне не попадались.

К этому же времени дошли до нас известия о смерти на костре Савонаролы, проповедника, что выступал против светской власти пап и бичевал испорченность, гнилость и жажду золота у духовенства. Его выловили во время мятежа во Флоренции и обвинили в ереси. Таким образом судьба его была предрешена, и хотя был это доминиканец, против которых давно держал я злость и против которых вечно выступал, поскольку и в Нидерландах орден этот заключил союз с Габсбургами, которые, дабы искоренить всяческое сопротивление, заключили договор с Инквизицией, а значит, и с поставленным во главе ее орденом доминиканцев, сейчас одного из них все-таки жалел. Его спалили на костре под вопли пьяной черни. Возможно это и решило о том, что я решил не ждать уже больше, и в 1500 году от Рождества Христова воспользовался средством "ван Лийнена". Я делал все, как он говорил, то есть, в один из дней остался сам в мастерской и проглотил пилюлю, приготовив перед тем все, необходимое для рисования. Поначалу я ничего не чувствовал, потом меня охватил жар, что мне даже показалось, будто спускаюсь я в преисподнюю, а потом меня захватил ужасный водоворот, раскрывший свою пасть, как бы желая меня заглотить целиком. В конце концов ко мне пришло блаженство. Что происходило далее, я не ведал, но когда ночью пришел в себя, то увидал небольшую картину, созданную наверняка мною же, и от которой исходил такой ужас, что я тут же изрубил доску и сжег в печи, чтобы больше никогда подобного не видеть. Я несколько перепугался и на какое-то время забросил свои эксперименты с лесде, чтобы потом испытать ее уже по другому рецепту, подсказанному мне тем же самым фальшивым ван Лийненом.