Александр Силаев - Армия Гутэнтака

- Очередные молодые люди, - громогласит магистр, - очередное пополнение элиты.

Все молчат и сами верят в свою серьезность.

В июне Гутэнтак кричал, лишь бы не заплакать. Он хотел убедить, что сдаст финансовый анализ с литературой до первого ноября. Ему поверили. Отпороли пару пуговиц и одну из эмблем, выдали с намеком на героическую ущербность. Конечно, он сдаст. Литератор Гутэнтак, юбер-бубер.

...Грязный двор, газетные листы на земле портят даже грязь. Коряво песочница, беседка с дыркой - вот он, родимый перекосяк. Дешевые автомобили тихонько дремали в лужах, скучные и бессильные. Из подъездов осторожно выходили разнообразные люди, разболтанной походкой спеша по своим неотложным делам. Якобы неотложным. Скукота.

- Скукота, - сказал Миша, поднимаясь с сентябрьских листьев и небрежно отряхиваясь.

- А ты еще поваляйся, - предложил друг. - Авось чего и снизойдет.

Ехихидина Гутэнтак.

Но Миша пропустил совет. Зачем ему грязная подстилка природы? Он подбежал и вскочил на блекло-зеленую лавку, объеденную дождями и временем. Воздел руки к тусклому солнцу, рассмеялся во всю ширь.

- Люди! - заорал Миша. - Есть тут хоть один человек?! К ноге, мать вашу, долбонуты плешивые! Не вам говорено, особи?!

Дядька лет пятидесяти вышел из подъезда напротив. Сонный, неумытый, наверняка спешащий по неотложным.

- Че орешь, дурак? - пробормотал похмельно-невнятный дядька.

Судя по виду, мужик принадлежал племени алконавтов.

- Ого, - предвкушающе сказал паренек.

- Оформи его, Миша, - предложил Гутэнтак.

- Лады.

- Чего? - недопонял спешащий и неотложный.

Гутэнтак чуть отошел в сторону, весело позвякивая четырьмя обетами на груди.

- Сейчас я объясню вам, - вежливо пообещал Миша, - суть нашей маленькой корпоративной процедуры. Она называется оформлением мужика. Это, как вы понимаете, сугубо жаргонное название. Подлинное оформление индивида ведется только в центровых заведениях и может занимать до двадцати лет. То, что я предлагаю вам - не более, чем особое издевательство.

- Прибью, щенок, - шипел дядька. - Воспитанник херов.

(Простой народ, как они его называли, ненавидел спецобразованных. Он очень мало знал о хозяевах - заведения носили закрытый характер, - но кое-что чувствовал. Все чувства ухали в ненависть. Частое мнение людей, согласно независимым соцопросам: страной правит банда фашистов, либо Дьявол, либо союз козлов, морально четких, но без политической ориентации. Версия по сути одна, и к хозяевам относились лишь одним способом... Согласно Программе, через двадцать лет народ должен был обязан их возлюбить: целовать одежду, молиться, умирать за хозяев и т.д. Это нетрудно, если с массовым сознанием поработать. Воспитанники школ с массовым сознанием работать умели, но на излом ментальности по подсчету требовалось двадцать лет. Добровольцы-"оформители" только увеличивали этот срок, они делали не то и не так: магистры считали походы в народ уделом школьной шпаны...)

Миша вытащил пистолет из внутреннего кармана серого полуплаща. Передернул затвор, направил мужику в голову.

- Будешь дергаться - убью, - предупредил он. - Мне нравиться убивать людей, ты понял? Если будешь материться, тоже убью. Мы твои боги. Мы пришли на землю дать свет и знание. Мы пришли начать на земле правильную жизнь, и ущербные люди вроде тебя обязаны подчиниться. Мы пришли дать вам Заповеди и Закон. Ясно? Я бог - ты дерьмо. Ныне, присно и во веки веков. Повтори, кто ты и кто я. Наврешь - убью.

Мужик вытаращил глазки. Он вздрагивал пальцами, не двигался и молчал.

- Будешь молчать, тоже урою, - лениво предупредил юноша. - Отвечай.

Гутэнтак смотрел с любопытством, слегка почесывая ухо и улыбаясь краешком губ.

- Ты бог, - неуверенно сказал мужик и замолк.

- Это понятно, - произнес школьник. - А вот скажи нам, кто ты?

Он нехотя шевельнул губами:

- Я дерьмо.

- Умница, - похвалил Миша. - Способный мужик, способный. У тебя есть задатки к пониманию. А ответь-ка мне, должно ли дерьмо любить бога?

- Наверное, должно, - неуверенно сказал он.

- Слушай, я поражаюсь, - сказал Миша. - Ты с виду идиот, а говоришь разумные вещи. Я думаю, ты еще не совсем потерян. А как ты думаешь, надлежит ли дерьму обращаться ко мне на вы?

- Конечно.

- Ну блин, ты почти талантлив, - ухмыльнулся Миша. - Жалко, если тебя придется убить. А ведь придется, если ты сейчас не оформишься.

- Это как? - боязно спросил он.

- Это просто. Я устраиваю тебе экзамен, и если провалишься - ну что ж, карма твоя такая, конец тебе будет. Экзамен простой, я бы сказал, жизненный. Первый вопрос такой: а зачем ты, мужик, родился? Учти, что долго думать всегда рискованно - кто не отвечает, тех сразу валим.

Мужик опустился на корточки и заплакал.

- Не надо, - просил он, - пожалуйста. Я оформлюсь, вы подождите. Вы только не убивайте.

- Ты чего? - не понял Миша, ласково теребя зеленый значок.

- Ну ради бога, пацан, не трогай!

- Какой я тебе пацан? - брезгливо возмутился воспитанник. - Это сын у тебя пацан. И ты тоже. Понял, нет?

Он подошел и ударил сидящего ногой в лицо. Тот повалился на землю, устланную желтизной и газетными лохмотьями, лицом вниз. Показался кровавый ручеек.

Сломана челюсть? Выбит глаз?

Молодого не интересовали нюансы.

Он приблизился и схватил мужика за шкирку. Перевернул на спину. Стоял над ним, ноги вширь, глаза вниз. Нагнулся и прижал ствол ко лбу. Недобро усмехнулся:

- Отвечай.

- Нет.

- Чего нет, кого нет? - рассмеялся он. - Я не понимаю. Ты же был почти умный.

Подошел Гутэнтак, положил руку на плечо, мягко сказал:

- Ну его. Пойдем, Миш.

- Мы не пойдем, пока урод не ответит! - заорал Миша. - А если урод не ответит, я убью его.

Гутэнтак недовольно морщился.

- Мне приказать тебе? - спросил он тихо.

- На хер тебе этот полудурок? - взвился Михаил Шаунов. - Ну прикажи, герой, прикажи. Ты же иерарх без двух пуговиц. Я подчинюсь. Я ведь тоже будущий куртозвон.

- Да какой я тебе приказчик, - вздохнул Гутэнтак. - Делай что хочешь...

Поверженный дядька закрыл лицо руками: он не мог видеть двух богопацанов.

- Да пошли, конечно, - согласился Миша, пряча во внутренний карман пистолет. - Пошли куда-нибудь. Пошли к простым бабам?

Это было совершенно особое развлечение: галантные школьмэны почитали за женщин только воспитанниц. Остальные, конечно - простые бабы. Сходить к ним едва ли не увлекательнее, чем оформить заурядного мужика.

Дело не в сексе.

Это отвязка. По Закону Империи граждане и пассионарии жили не в одной юрисдикции. В их кодексе тяжесть изнасилования обнулялась. Юридически вторжение в женщину каралось всего лишь занесением в карточку-5, если гражданка заявляла на пассионария. В обратном случае полагалось наказание плетью: за дискомфорт, который любая воспитанница могла легко пережить. Но надо хоть за что-то стегать их спины?