Михаил Кликин - Личный враг Бога

Ознакомительный фрагмент

– Извините… извините… – Глеб с трудом ворочал языком. Его кто-то толкнул, и он едва не упал, налетев на чью-то спину. Кругом раздался дружный хохот.

– Извините, – сказал Глеб и, не дожидаясь реакции человека, которого чуть не сбил, пробкой вылетел на улицу. Все-таки он был еще новичком, и незапланированные приключения могли оказаться для него последними.

– Никогда не извиняйся здесь, паренек, – сказал ему кто-то, положив тяжелую руку на плечо. – Они воспринимают это как проявление слабости.

Глеб повернул голову, собираясь ответить чем-то колючим, но, как назло, ничего не шло в голову. Непрошеный советчик, не дожидаясь, пока Глеб придумает достойный ответ, исчез за дверью бара. Глеб запомнил пронзительно голубые, льдистые глаза незнакомца, его мощную спину, косолапую поступь и голос.

Что-то было в этой случайной встрече. В этом человеке…

Глеб пьяно задумался, глядя в захлопнувшуюся перед носом дверь, затем махнул рукой, покачнулся, разворачиваясь на месте, и направился на соседнюю улицу. Договариваться с кузнецом о продаже старого меча.

Пусть хоть за три монеты.

Деньги требовались и здесь.

Глава 2.

У хирурга дрожали руки.

Глеб заметил это, когда уже лежал на операционном столе. Он хотел отказаться от операции, перенести ее на следующий день и открыл было рот, чтобы объявить о своем решении, но сестра уже поднесла к его лицу пластиковую маску. Глеб вдохнул сладковатый до тошноты газ, и слова забылись. Медленно-медленно поплыло сознание. Закачалось. Вспухло, наполнив собой всю операционную.

Глеб видел все. Но видел как-то странно.

Теперь дрожали не только руки хирурга. Он и сам дрожал. И сестра в белом халате. И белые стены, и потолок, и слепящий свет круглых ламп…

Все дрожало и кружилось. Быстрее, быстрее. Бешено…

Глеб зажмурился и уже не мог открыть глаза.

– Через две мину ты приступаем, – эту фразу долго-долго выговаривал чей-то незнакомый голос, мучительно растягивая слова, словно тугие мехи гармони…

Он пришел в себя в палате и не сразу понял, где находится.

Болела голова. Он хотел потрогать висок, но руки не слушались. Он вообще не ощущал их. У него не было рук!

Глеб в ужасе вскрикнул, и тотчас рядом скрипнула половица. Морщинистое старушечье лицо склонилось над ним.

– Очнулись, голубчик? Все хорошо. Через два дня вас выпишут. Поспите пока. Поспите… – Голос старушки был до того ласков, что хотелось плакать.

Но руки не слушались по-прежнему, и Глеб пробормотал:

– Где… руки?..

– Все хорошо, голубчик. Мы вас спеленали, чтобы вы не трогали голову. Не надо трогать, пока не заживет. Так врач велел… Спеленали, как дитя. Спите, спите… – Сиделка баюкала мягким заботливым шепотком, а в черепе гудел целый завод, там что-то гремело, щелкало, стучало. Там кипела работа. На короткие мгновения вдруг устанавливалась полная тишина – исчезал заводской шум, но вместе с ним пропадал и голос старушки. Только шевелились бледные тонкие губы. «Спите, спите…» – читал Глеб их движение.

«Спите…» – и он засыпал…

За старый клинок удалось выторговать четыре серебряные монеты.

Не так уж и плохо.

Глеб возвращался от кузнеца в приподнятом настроении. Хмель выветрился, вернулась ясность мышления.

Когда он проходил мимо большого тополя, прикрывшего своими ветвями сразу два деревенских дома, его окликнули:

– Эй, парень, подойди на минуту.

В тени под раскидистым деревом сидел грязный оборванец. Он не выглядел опасным, тем более, насколько мог видеть Глеб, у него не было оружия, разве только нож за пазухой. И на мага он не походил. Впрочем, кто знает… Глеб остановился, решая, стоит ли рисковать.

– Чего ты? – спросил оборванец. – Боишься, что ли?

– Кого? Тебя? – вскинулся Глеб. Он приблизился к сидящему на траве человеку и спросил: – Чего тебе надо?

– Мне? – Загорелое лицо грязнули выразило удивление. Лукаво блеснули глаза из-под вздернувшихся бровей. – Это тебе надо, парень. Слушай. – Незнакомец заговорил быстро, взгляд его метался по пыльной дороге, отмечая каждого из идущих мимо людей. Когда кто-нибудь проходил рядом, он замолкал на некоторое время, словно боялся, что его услышат, и затем вновь продолжал свою скороговорку: – Я торгую информацией, парень. Ты не смотри, что я такой, просто так не привлекаешь ничьего внимания. Грабителям с меня нечего снять, да и подойти-то ко мне противно, я знаю. Но ты верь мне. Спроси кого хочешь – Рябого Пса все знают, все пользуются его услугами. Рябой Пес – это я. Проверенный человек, спроси у любого. Я не спрашиваю, как зовут тебя, мне все равно. У тебе есть деньги?

Глеб, опешивший от бурного потока слов, обрушившихся на него, автоматически кивнул. Рябой Пес продолжал, словно и не заметив ответа:

– Я. хожу-брожу по Миру, смотрю, где что есть, спрашиваю. Я все знаю. Я знаю всех. Меня все знают. Это мое кредо. – Ему явно понравилось это слово, и он несколько раз повторил, склонив голову набок, вслушиваясь в его звучание. Так он действительно напоминал собаку. Бродячую дворнягу. – Кредо… кредо… Это мое кредо… Надо запомнить… Так вот. Я человек известный, торгую информацией, смотрю, что почем, где у кого, знаю, кому чего нужно. Ведь тебе нужно стать сильным? Можешь не отвечать, Рябой Пес знает. Всего несколько монет – а сколько их у тебя? – и я расскажу тебе, где можно достать одну вещь. Хорошую вещь. Так сколько у тебя денег, парень?

– Мало, – сказал Глеб.

– Много, мало – это ни о чем не говорит. Кому-то мало, а мне, может, много, кому-то много, а мне будет мало. Много, мало – это не ответ. Сколько у тебя золотых? Или у тебя серебро? Мне все равно. Это мое кредо.

– Четыре серебряных.

– Четыре легеньких светленьких? Не-ет. Это действительно мало. Пожалуй, я сообщу об этой вещи другому. Это тянет минимум на пять золотых. Нет! – Он замотал головой. – Ты не хочешь стать сильным. Ты всегда будешь новичком. Навсегда останешься Новорожденным.

– Ты потише, – предупредил Глеб, касаясь рукояти меча.

– Меня не пугай, парень. Меня все знают. Я человек полезный. Коснись меня пальцем, и за тобой будут охотиться, словно за бешеным псом. Ха! Прощай…

– Подожди. – Глеб был заинтригован. – Так что там у тебя?

– Пять золотых.

– Десять серебряных.

– Десять серебряных? Десять серебряных! Десять серебряных… Двенадцать!

– Но у меня больше нет. – Глеб решил не говорить о пяти золотых, спрятанных во внутреннем кармане его кожаной куртки.

– У него больше нет. – Язык оборванца не знал устали. – Десять. Десять и все. Все! Хорошо! Десять серебряных. По рукам! Где деньги? Давай сюда!

Глеб уже потянулся к поясу, в котором были зашиты его небольшие сбережения, но вовремя спохватился и отдернул руку.