Олег Тарутин - Вот хоть убей - не знаю

- Заинтриговал! - с восторгом воскликнула Нина. - Началось!

- Заглохните! - невозмутимо переждав смех, сказал Рысин. - Все это я говорю по делу. Потом поймете, что к чему, а пока молчите. Так значит Георгий. Ну, допустим, Георгием меня в быту никто не называет, правда ведь? Жора, Жорж, ну Жорик там... Или вот - Гоша. Гошей - очень редко, правда...

- Гошей тебя только наш физкультурник называл, - вспомнил одноклассник, - да еще одна красоточка из двести четвертой школы.

- Галочка, - уточнил Рысин. - Ну вот, стало быть, Гошей - очень редко. А в детстве когда-то, в Сибири, Гошей меня звали все, кроме разве родителей. Гоша да Гоша - я уж и сам привык.

А была у нас там соседка по дому, из другого флигеля. Работала она на станции кем-то, я уж и не помню. И ее-то почти уж не помню. Только была она очень добрая и совсем одинокая. Но это все детали. Так вот, соседка эта почему-то меня особенно любила и называла Гошиком. Встретит во дворе, погладит по голове: "Как дела, Гошик?" Или сунет мне в рот вкусное что-нибудь: "Ешь, - скажет, - Гошик, ешь..." Чудесная женщина.

Яснее же всего мне помнится, как она утешала меня во всяких горестях. Прижмет, бывало, меня к боку, покачает-покачает и говорит: "Не тужи, говорит, - Гошик, все пройдет, все образуется!.."

Все это пока только вступление, граждане. А петрушка та произошла со мной в позапрошлом году, на Таймыре. Работали мы тогда на побережье, картировали метаморфические толщи, на мигматитах работали...

- Ну, пошла терминология! - с отвращением произнес Боб, да и прочие загудели недовольно.

- Верно, - с легкостью согласился Жора, - это все я обязательно растолкую, ведь вся суть в этих самых мигматитах-то и есть. А терминология у нас, геологов, не хуже прочих: из родимой Греции да из латыни. Так вот, значит, объясняю, что это за такое - метаморфические породы...

- "Мета" по-гречески "после", - встряла медичка Света.

- Правильно. Ну, а метаморфические породы и есть - "после". Образуются они из изверженных и осадочных первоначальных пород под воздействием высоких температур, давлений и химических преобразований. Ясно вам это, а? Ну я ж вам не лектор. Про гнейсы-то слышали? Полно их на Карельском перешейке. Слышали? Слава тебе, господи! Вот эти гнейсы образовались из первичных гранитов таким манером. А песчаники, например, при таких условиях превращаются в кварциты или там сланцы. Это элементарно. Сейчас любой двоечник это понимает.

- Валяй дальше, - поощрили Рысина слушатели.

- Дальше. Существенно еще то, братцы, что в условиях высоких температур и давлений, на больших глубинах, преобразования пород могут идти аж до стадии плавления. Плавятся породы не враз, а начинается это с более легкоплавких минералов: полевых шпатов, кварца. А эти минералы, прошу учесть, - светлые. Плавятся они и в полужидком этаком состоянии выжимаются вверх по трещинам в нерасплавленных породах, раздвигают их, ну и застывают потом светлыми полосами на темном фоне.

- Вроде зебры, да? - подсказала Сашуля.

- Умница, - похвалил Жора. - Стало быть, эти вот смешанные породы и называются мигматитами, на которых я тогда работал. Но тут придется еще кое-что уточнить. Среди мигматитов, братцы, различают кучу разновидностей, отличающихся строением...

- А короче нельзя? - снова не выдержал Боб. - Породы, породы... Мы ж не из той породы, мы же при технике всю жизнь. Неужели без этого нельзя? Ты нам сам случай давай!

- Нельзя короче! - озлился Рысин. - Без этого вы самой сути не поймете! Терпите, раз взялись слушать!

Виталька подмигнул Бобу и успокаивающе толкнул Рысина плечом: слушаем, мол, слушаем.

- Так вот об этом самом строении. Светлые прожилки бывают самой разнообразной толщины и длины, а главное - самой разнообразной конфигурации. - Рысин пальцами в воздухе изобразил замысловатую змейку. Артерии-вены представляете? Ну, а среди мигматитов есть разновидности под названием "артериты" и "вениты" - тут по облику полная аналогия. Ну и наконец, еще одна разновидность мигматитов - "птигматиты". К сведению полиглотов, - покосился Рысин на Светлану, - "птигма" это по-гречески "складка". Это суть ее и определяет. Тонкие, аж тончайшие складочки, а изогнуты так, что порою диву даешься: змейки, спиральки, загогулинки, запятулинки, прямо арабская вязь; длинные, короткие... В общем разнообразие невообразимое. Вот тут и конец ликбезу. Запомните только одно: есть в природе, описаны в научной литературе, изучены, сфотографированы тонкие причудливые жилки - светлые на темном фоне. Уф!

Геолог Рысин перевел дух и продолжал так:

- А теперь представьте себе таймырское побережье в сентябре. Колотун. Снег уже выпал. Ветер с норда дует в морду. Карская волна о берег шлепает битым льдом. Работа еще не доделана, а до самолета - две недели всего. Да...

- У-у-ти, мой бедненький! - протянула к нему губы хозяйка.

- Да уж, не говори, - согласился герой Заполярья. - А в тот день, двадцать шестого сентября, как сейчас его помню, с утра не заладилось. Пошли мы в маршрут вдвоем с рабочим. Рабочий - в геологии человек случайный, романтик с легкой придурью, бывший работник трампарка. Ну пошли, а на первом же часе работы трампарк этот самый растянул какое-то сухожилие на ноге и похромал назад в лагерь. Двинулся я дальше один, прошел сколько-то, а тут (и сейчас нога этот камень под снегом помнит!) споткнулся я и со всего маха - носом в развалы. Молоток мой - в сторону, фотоаппарат - вдребезги, колени, локти - сплошь ссадина. Встал я, плюнул, выругался, да что там - минут пять орал без передышки, кулаками в небо тряс, а все равно легче не стало. Подковылял я к молотку, что отлетел метров на пять, сорвал с шеи свой покалеченный фотоаппарат да как трахну по нему этой кувалдочкой! Фотоаппарат, естественно, всмятку, а у молотка ручка пополам. Вот тут мне малость полегчало.

Закурил я, постоял, подумал: и маршрут продолжать без молотка не с руки: камни колотить нечем, и возвращаться больно уж неохота. Пара километров всего до берега моря, до скального обнажения мигматитов, а мне его осмотреть очень бы не мешало.

Подумал я, подумал, собрал в рюкзак металлолом да и двинулся дальше. Буду, думаю, в дневник поподробней записывать, можно и без образцов обойтись разок.

Ковыляю вперед помаленьку, а на душе - прямо каторга. Что, думаю, у тебя за жизнь такая кривобокая, друг дорогой? Что за специальность такая дурацкая: то голодный, то мокрый, то поломанный... Что за невезение такое, в самом-то деле? И кой тебе уже годик, Жора Рысин, и что ты в жизни еще собираешься увидеть хорошего?

Ковыляю, наблюдаю, записываю. Смотрю под ноги. Вот уже в развалах и мигматиты начали появляться. Поднял я голову, а побережье - вот оно. Скалы, останцы... Красноярские столбы помните? Ну, стало быть, представляете, какая у эрозии фантазия? Тут тебе и крепости, и колонны, и люди, и звери, и птицы. А передо мною, представляете, стоит арка. Две колонны и свод, высотой примерно в три моих роста. Останец мигматитов. Основа породы - темные гнейсы, а на их фоне белеют эти самые птигматитовые слойки, и на колоннах, и на своде. Самое главное - на своде.