Джеймс Блиш - День статистика

за мелкими объявлениями в траурных рамках. И тогда убедишься, что

в какой-то день умерло, допустим, необычайно много врачей сразу.

В другой день -- необычайно много юристов. И так далее.

Впервые я заметил это в день, когда разбился пассажирский самолет

и погибли почти все руководители видной американской

машиностроительной фирмы, Меня это поразило, ведь к тому времени

в Америке стало правилом: одним и тем же рейсом могут лететь двое

ведущих работников любой фирмы, но ни в коем случае не больше.

Меня как осенило, я просмотрел мелкие объявления и увидел, что

это был черный день для всех вообще машиностроителей. И еще одно

престранное обстоятельство: почти все они погибли при разных

дорожных катастрофах. Неудачное совпадение с тем злополучным

самолетом, судя по всему, оказалось ключом к некоему

установившемуся порядку.

Я занялся подсчетами. Обнаружил много других связей. Например,

при дорожных катастрофах нередко погибали целые семьи, и в таких

случаях чаще всего оказывалось, что жену соединяли с мужем не

только узы брака, но и профессия.

-- Любопытно... и попахивает мистикой,--согласился Уиберг.--Но,

как вы сами сказали, это явно только совпадение. В такой малой

выборке...

-- Не так уж она мала, если следишь за этим двадцать лет

подряд,-- возразил Дарлинг.--И я теперь не верю, что тут

случайные совпадения, вот только первая авиационная катастрофа

случайно заставила меня присмотреться, что происходит.

И вообще речь уже не о том, чему верить или не верить. Я веду

точный подсчет и время от времени передаю данные в вычислительный

центр при Лондонском университете, только, понятно, не говорю

программистам, к чему относятся эти цифры. Последние вычисления

по критерию хи-квадрат делались как раз, когда вы телеграммой

попросили меня вас принять. Я получил значимость в одну

десятитысячную при доверительной вероятности 0,95. Никакие

противники табака не могли с такой точностью высчитать вред

курения, а ведь начиная примерно с 1950 года тысячи ослов от

медицины и даже целые правительства действовали, опираясь на куда

менее солидные цифры.

Попутно я занялся перепроверкой. Мне пришло в голову, что все

решает возраст умирающих. Но критерий хи-квадрат показывает, что

возраст тут ни при чем, с возрастом взаимосвязи совсем нет. Зато

стало совершенно ясно, что люди, подлежащие смерти, подбираются

на основе занятия, ремесла или профессии.

-- М-м... Допустим на минуту, что ваши рассуждения верны. Как же,

по-вашему, можно все это проделать?

-- Как--не велика хитрость,--сказал Дарлинг,--Не может быть,

чтобы все эти люди умирали естественной смертью, ведь природа,

силы биологические не отбирают свои жертвы Так тщательно и не

уничтожают их за такой строго определенный отрезок времени.

Существенно здесь не как, а почему. А на это возможен только

один-единственный ответ.

-- Какой же?

-- Такова политика.

-- Простите, сэр,-- возразил Уиберг,-- но при всем моем к вам

уважении должен признаться, что это... м-м... несколько отдает

сумасшествием.

-- Это и есть сумасшествие, еще какое, но так все и происходит,

чего вы, кстати, не оспариваете. И сошел с ума не я, а те, кто

ввел такую политику.

-- Но что пользы в подобной политике... вернее, какую тут пользу

можно себе представить?

Через очки без оправы старый писатель посмотрел на Уиберга в

упор, прямо в глаза.

-- Всемирная Служба Контроля над народонаселением официально

существует уже десять лет, а негласно, должно быть, все

двадцать,--сказал он.--И действует она успешно: численность

населения держится теперь на одном и том же уровне. Почти все

люди верят-- им так объясняют,--что соль тут в принудительном

контроле над рождаемостью. И никто не задумывается над тем, что

для подлинной стабильности народонаселения требуется еще и точно

предсказуемая экономика. Еще об одном люди не задумываются, и

этого им уже не объясняют, больше того, сведения, которые

необходимы, чтобы прийти к такому выводу, теперь замалчиваются

даже в начальной школе: при нашем нынешнем уровне знаний можно

предопределить только число рождений; мы пока не умеем

предопределять, кто родится. Ну, то есть, уже можно заранее

определить пол ребенка, это не сложно; но не предусмотришь,

родится ли архитектор, чернорабочий или просто никчемный тупица.

А между тем при полном контроле над экономикой общество в каждый

данный период может позволить себе иметь лишь строго ограниченное

число архитекторов, чернорабочих и тупиц. И поскольку этого

нельзя достичь контролем над рождаемостью, приходится достигать

этого путем контроля над смертностью. А потому, когда у вас

образуется экономически невыгодный излишек, допустим, писателей,

вы такой излишек устраняете. Понятно, вы стараетесь устранять

самых старых; но ведь нельзя предсказать заранее, когда именно

образуется подобный излишек, а потому и возраст тех, что окажутся

самыми старыми к моменту удаления излишков, далеко не всегда

одинаков, и тут трудно установить статистическую закономерность.

Вероятно, есть еще и тактические соображения: для сокрытия истины

стараются, чтобы каждая такая смерть казалась случайной, с

остальными никак не связанной, а для этого, скорее всего,

приходится убивать и кое-кого из молодых представителей данной

профессии, а коекого из стариков оставить до поры, покуда сама

природа с ними не расправится.

И конечно, такой порядок очень упрощает задачу историка. Если

тебе известно, что при существующей системе такому-то писателю

назначено умереть примерно или даже точно в такой-то день, уже не

упустишь случая взять последнее интервью и освежить данные

некролога. Тот же или сходный предлог -- скажем, очередной визит

врача, постоянно пользующего намеченную жертву,-- может стать и

причиной смерти.

Итак, вернемся к моему самому первому вопросу, мистер Уиберг. Кто

же вы такой -- ангел смерти собственной персоной или всего лишь

его предвестник?

Наступило молчание, только вдруг затрещало пламя в камине.

Наконец Уиберг заговорил.

-- Я не могу сказать вам, основательна ли ваша догадка. Как вы

справедливо заметили в начале нашей беседы, если бы догадка эта

была верна, то, естественно, я не имел бы права ее подтвердить.

Скажу одно: я безмерно восхищен вашей откровенностью... и не