Роджер Желязны - Лица его, пламенники пасти его

Не корабль, а целое футбольное поле. Футбольное поле на атомном ходу. Плоское, что твой блин, только несколько прозрачных куполов посередине да четыре мощные башни по углам.

Любые две соседние «Ладьи» — а как еще прикажете их называть? — могут приводить в действие «тянитолкаев», каковых тоже имеется четыре, по одному на каждом борту. Действуя в режиме «тяни», тянитолкай может поднять к поверхности воды буквально любой мыслимый груз; правда, конструкторы этого механизма имели в виду только один, и весьма специфический, груз, чем и объясняется не очень обычный захват — нечто вроде исполинской остроги. Чтобы тянитолкай мог перейти в режим «толкай», необходимо поднять груз на шесть — восемь футов над водой; эта задача возлагается на Вагон.

Вагон — это стальной ящик размером с небольшой дом; он может передвигаться вдоль любого из многочисленных желобков, которыми изрезана поверхность палубы, и залипать — при помощи электромагнита — на том ее краю, где клюнула рыбка. Установленные в нем лебедки могли бы вытащить из воды броненосец (где ж его, правда, возьмешь), и скорее уж весь Стадион завалится набок, чем Вагон оторвется от палубы — так уж крепко он к ней прилипает.

По сути своей Вагон — всего лишь спиннинговая катушка, но только самая большая и сложная за всю историю рыбалки. Он получает энергию от установленного рядом с центральным куполом генератора (безо всяких, естественно, кабелей), а кроме того, имеет радиосвязь с сонарным постом, отслеживающим все движения и поползновения намеченной жертвы.

В результате удильщик имеет возможность водить свою рыбину на леске много часов, даже суток, кряду — и ни разу ее не увидеть, полностью полагаясь на экран сонара и приборы. И только когда зверь уже подтянут к поверхности, а расположенный двенадцатью футами ниже ватерлинии «совок» выдвигается и начинает помогать лебедке, только тогда непомерно огромная, чем-то похожая на падшего ангела добыча предстает глазам рыболова. И, как выяснил на собственном опыте Дэйвитс, заглянуть ей в глаза — все равно что заглянуть в бездну. А заглядываться тут особенно некогда, нужно действовать. Дэйвитс замешкался, и стометровая, невообразимого веса тварь, уже отходящая от наркоза и обезумевшая от боли, оборвала леску, переломила тяни-толкая и малость прогулялась по палубе Стадиона.

Вертолет немного покружил, затем автоматический семафор заметил нас и разрешил посадку. Мы опустились рядом с люком для экипажа, я побросал свои пожитки на палубу и выпрыгнул сам.

— Ни пуха — крикнул пилот через закрывающуюся уже дверь. Машина взлетела, и семафор снова упал.

Вскинув вещи на плечо, я пошел вниз.

Докладывая о прибытии Малверну, фактическому капитану, я узнал, что остальные прибудут часов через восемь.

Намечалось, что у Вэла я останусь один на один с бандой репортеров, которые спокойно, не торопясь, изготовят хроникальную ленту в духе кинематографа двадцатого века.

Заставка: посадочная полоса, темно. Механик возится с норовистым вертолетом. Медленно подъезжает автобус. Укутанный наживляльщик выходит, оглядывается, ковыляет через поле. Крупный план: ухмыляющаяся морда наживляльщика. В кадре появляется репортер. Вопрос: "Вы считаете, что настало время? Что на этот раз его действительно поймают?" Замешательство, молчание, пожатие плечами. Убрать и вставить что-нибудь. "Понятно. А почему вы считаете, что у мисс Лухарич больше шансов, чем у других? Потому что она лучше снарядилась? (Ухмылка.) Потому что теперь больше известно о повадках этого чудовища? Или из-за ее стремления к победе? Вы считаете, что причина в чем-нибудь одном? А может быть — во всем сразу?" Ответ; "Да, во всем сразу". Вопрос: "Именно потому вы и заключили с ней контракт? Потому что предчувствие говорит вам: "На этот раз — обязательно". Так?" Ответ: "Она платит профсоюзную ставку. К тому же самому мне эту хреновину не арендовать, а добраться до зверя хочется". Стереть. Вставить что-нибудь другое. Наживляльщик идет к вертолету, затемнение. И так далее.

— И-и-и, — сказал я, или что-то в этом роде, и пошел осматривать Стадион.

Я взобрался на каждую Ладью, проверяя управление и подводные видеокамеры. Потом я вызвал главный лифт и поехал вниз.

Малверн не возражал, что я хочу перепроверить все лично, он даже был доволен. Мы уже плавали с ним вместе, однажды наши роли были даже противоположными по сравнению с теперешними. Так что я не удивился, встретив его в хопкинсовском холодильнике. Следующие десять минут мы молча обследовали это обширное помещение со стенами из медных трубок, которые создадут здесь арктический холод.

Наконец он ударил по стене.

— Ну что, заполним мы эту морозилку или нет? Я покачал головой:

— Хотелось бы, но сомневаюсь. Мне глубоко начхать, кому там достанется честь поимки, лишь бы я в той поимке участвовал. Только ничего мы не поймаем. Эта девица — эгоманьяк. Она захочет управлять Вагоном сама — и не справится.

— Ты что, встречался с ней?

— Да.

— И давно?

— Года четыре тому назад.

— Она тогда была ребенком. Откуда ты знаешь, на что эта юная особа способна сейчас?

— Знаю уж. Она, наверное, выучила каждый переключатель и индикатор. Всю теорию знает назубок. А помнишь, как мы с тобой вместе были в правой Ладье, еще когда Ихти выскочил из воды, словно резвый дельфиненок?

— Такое не забудешь.

— Ну и что скажешь?

Он потер свой щетинистый подбородок.

— Как знать, Карл, может, она и справится. Ведь эта девица гоняла на факельных кораблях, ныряла с аквалангом в очень опасных местах. А кроме того, — он бросил взгляд в сторону затянутой облаками Ладони, — охотилась в горах. Вот возьмет да и вытащит эту плотвичку, и глазом не моргнет.

— После чего, — добавил он, — Джон Хопкинс оплатит все расходы да еще отстегнет за мороженую рыбину семизначную сумму. А это — деньги, даже для Лухарич.

— Может, ты и прав, — заявил я, высунув голову из люка, — только во время нашего с ней знакомства она была не такой уж бедной. — А затем ехидно добавил; — И блондинкой она тоже не была.

— Ладно, — зевнул капитан. — Пошли завтракать. Что мы и сделали.

***

В молодости мне казалось, что нет лучшей судьбы, чем родиться морской тварью. Я вырос на побережье Тихого океана, а лето проводил обычно на Средиземноморье либо на Мексиканском заливе. Месяцами я общался с кораллами, фотографировал обитателей морских глубин, играл в пятнашки с дельфинами. Я ловил рыбу везде, где только есть рыба, глубоко возмущаясь, что существуют места, доступные рыбам, но недоступные мне. Повзрослев, я стал мечтать о по-настоящему крупной рыбе, что естественным образом привело меня к Ихти ведь он больше всех известных науке живых существ, за исключением разве что секвойи.