Юлий Буркин - Какукавка

- Ну?

- Так вот, можно на мониторе моего компьютера выбрать любую точку пространства и времени, щелкнуть, и ты - там. Я поднялся:

- Знаешь что, Боб, если тебе захотелось среди ночи кому-то попудрить мозги, выбери, пожалуйста, кого-нибудь другого... - Я шагнул к двери.

- Ну, подожди! Ну, пожалуйста! - вскричал он. Я обернулся и увидел, что он готов расплакаться. Это было так на него не похоже, что я опустился обратно на табуретку.

- Давай. Только ближе к делу...

- Да куда уж ближе? - потряс головой Боб, словно отгоняя от себя наваждение, затем полез в тумбочку верстака и достал оттуда початую бутылку водки. - Крандец нашей реальности.

- Да что ты натворил-то, ответь наконец!

- Да не я это натворил, - вздохнул Боб. - Какукавка.

Софья Андреевна заглянула в кабинет:

- Левушка, к тебе посетитель.

- Свет мой, - не оборачиваясь, отозвался Лев Николаевич, - ты ведь знаешь, когда я работаю, я никого не принимаю... - Демонстративно скомкав почти полностью исписанный лист, он кинул его в корзину возле стола.

- Если б не было на то необходимости, я бы тебя не беспокоила, - твердо сказала Софья Андреевна и упрямо вошла в кабинет.

- В чем же эта необходимость? - нахмурился Лев Николаевич, снял мозолистые босые ноги с низенькой скамейки и, поднявшись из-за стола, повернулся к ней. Кто ж это такой к нам прибыл - Папа римский или сам Господь Бог?! - Граф сунул большие пальцы узловатых мужицких рук за пояс и качнулся с носков на пятки. Внезапно, протиснувшись между косяком и хозяйкой, в комнату проскользнул щуплый юноша в очечках. Типичный тургеневский нигилист.

- Вы уж меня простите, Лев Николаевич, но дело у меня очень важное, сообщил он с порога. - И чем быстрее мы все обсудим, тем лучше будет...

- Кто таков?! - рявкнул Толстой.

- Да я, собственно, никто, а вот вы...

- А коль никто, так и пошел вон! - Ощетинившись вставшей дыбом бородой, Толстой шагнул к визитеру.

- Анну Каренину пишете? - быстро спросил очкарик, надеясь этим вопросом обескуражить глыбу. Но не тут-то было.

- А тебе, прохвост, какое дело?! - все так же угрожающе спросил матерый человечище и топнул о паркет ороговевшей пяткой. Но вдруг глаза его вспыхнули нехорошим огнем: - И откуда знаешь про нее?! Никто ведь ещё не знает!

- Зря пишете, - продолжал незваный гость, чуть отступив. - Ну, кинется она под поезд, и всякий читатель спросит: зачем читать про нее? Что за фигу нам граф подсунул? Только авторитет себе испортите!

У Софьи Андреевны брови поползли на лоб. Толстой, отшатнувшись обратно к столу, сгреб с него пресс-папье и с размаху запустил им в посетителя. Однако тот ловко увернулся, и увесистая штуковина влетела в застекленную дверцу старого книжного шкафа. Взвизгнув под аккомпанемент звона бьющегося стекла, Софья Андреевна метнулась прочь из кабинета.

- Спокойно, - гость уронил свою странную котомку и вытянул руки ладонями вперед на манер психиатров из штатовских триллеров. - Лев Николаевич, вы находитесь среди любящих вас людей... Вы - зеркало русской революции... Все под контролем... А я, пожалуй, пойду...

Он проворно метнулся к двери вслед за хозяйкой, но граф с неожи

данной прытью преодолел пару разделявших их шагов и ухватил очкарика за воротник.

- Врешь! - гаркнул он. - - Теперь уж никуда! Он отшвырнул юношу в сторону, запер дверь и сунул ключ в широкий карман своей холщовой кофты.

- А теперь говори. Кем подослан? - брови графа нависли так, что глаз не стало видно совсем.

- Никем, - замотал головой перепуганный юноша. - Честное слово!..

- Нечто бесовское видится мне в этом лице, - ткнув указательным пальцем в гостя, сказал граф тихо, словно бы самому себе, - такие вот и в царя стреляют... - А затем повысил голос: - Что в мешке?!

- Кни-и-ги... - протянул очкарик и всхлипнул.

- Книги, говоришь? - Толстой потрогал котомку босой ногой. - И то правда. Книги. Ладно. Книжный человек - не столь опасный. Вся сила у него в чтение уходит... Да не хнычь ты, - осадил он гостя покровительственно. - Зла не сделаю. Давай-ка садись, в ногах правды нет. - Лев Николаевич указал незваному пришельцу на табурет. - Садись.

Тот, опасливо поглядывая на графа, наклонился, протянул руку и поднял пакет. Затем, прижав его руками к животу, уселся на предложенное хозяином место.

- Итак... - сказал Толстой и, повернув кресло, уселся с очкариком лицом к лицу. Брови графа приподнялись, и голубые глазки сверлами вонзились в незваного гостя. - Отставим распрю. С чем пожаловал?

Юноша глянул на часы, и на лице его мелькнула надежда. Что не укрылось и от графского взгляда.

- Я, знаете ли, хотел вам сказать, Лев Николаевич, что очень ценю ваше творчество. "Войну и мир" читал и перечитывал, а встреча Болконского с дубом вообще моя любимая сцена... Ваши религиозно-эстетические воззрения...

- Ты мне зубы не заговаривай! - осадил его Толстой. - Кто такой, откуда взялся?! Ну-ка, дай свои книги, посмотрим, что за глупости ты читаешь...

Граф потянулся, вырвал пакет из рук посетителя и выудил из него том. Гость понял, что ему не отвертеться. Он вздохнул и признался:

- Я - пришелец из будущего. Из двадцать первого века.

Толстой тем временем перелистнул обложку и уставился на дату издания:

- Это что, фокус какой-то типографский?

- Это не фокус, - обреченно помотал головой юноша и повторил. - Я из будущего. - Он снова глянул на часы. Ровно через двадцать... Нет, через двадцать две минуты я исчезну. Так что не теряйте времени, граф, спрашивайте. А когда исчезну, убедитесь, что я не врал.

- Ладно, - кивнул Толстой. - Мужики говорят, "все минется, одна правда останется"... Если ты из двадцать первого века сюда прибыл, то почему ко мне? Что обо мне знаешь?

- Вы - великий русский писатель, я вас в университете изучаю. Вот в этой как раз книге, - указал пришелец на том в руках графа, - все про вас написано. Дайте-ка.

Он бесцеремонно выхватил том из рук графа, торопливо полистал и прочел:

- "Лев Николаевич Толстой, граф, русский писатель, родился в деревне Ясная Поляна девятого сентября тысяча восемьсот двадцать восьмого года (по старому стилю), умер на станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги десятого ноября тысяча девятьсот десятого года..."

- Отчего умер? - глухо прервал его граф.

- Сейча-ас... - диковинный посетитель снова полистал книгу. - Ага. Вот. "Последние годы жизни Толстой провел в Ясной Поляне в непрестанных душевных страданиях, в атмосфере интриг и раздоров между толстовцами с одной стороны и Софьей Андреевной Толстой - с другой. Пытаясь привести свой образ жизни в согласие с убеждениями и тяготясь бытом помещичьей усадьбы, тайно ушел из Ясной Поляны, по дороге простудился и скончался..."

- Значит, все-таки ушел... - тяжело покачал головой Толстой и как будто бы сразу осунулся. - Поздненько, поздненько решился... Ну и что же знают обо мне в двадцать первом столетии? Что это за книжонка-то у тебя?