Трумен Капоте - Злой рок

- Не пускать Орилли? Кто это тебе велел, красавчик в ливрее? - Обладатель этого голоса, приземистый багровый толстяк, отпихнув дворецкого, возник на пороге гостиной, он пьяно раскачивался и едва стоял на ногах. - Так, так, так, пропитым голосом басил он, постепенно утихая, - значит, все эти дамы передо мной? Что ж, Орилли - джентльмен, Орилли дождется своей очереди.

- Ну, нет, здесь вам не место, - заявила мисс Моцарт. Она прокралась у него за спиной и крепко ухватила его за ворот. Лицо его еще больше побагровело, глаза чуть не вылезли из орбит.

- Вы меня задушите, - задыхаясь, прохрипел он, но мисс Моцарт еще сильнее дернула его за галстук зеленовато-бледными руками, могучими, как корни дуба, и толкнула к порогу; дверь тут же захлопнулась за ним, звякнула чайная чашка, на пол посыпались сухие листья георгинов. Женщина с меховым воротником сунула в рот таблетку аспирина. "Какая мерзость", сказала она, и все, кроме Сильвии, деликатно и восхищенно посмеялись вслед мисс Моцарт, которая прошествовала по комнате, отрясая прах со своих рук.

Когда Сильвия вышла из дома мистера Реверкомба, было мрачно и дождь лил как из ведра. Она поглядела по сторонам в поисках такси, но улица была пуста, нигде ни души; нет, кто-то есть... тот пьяный, что поднял переполох у Реверкомба. Точно бездомный мальчишка, он прислонился к машине на стоянке и подкидывал резиновый мячик.

- Погляди, малышка, - заговорил он с Сильвией, - погляди-ка, я нашел мячик. Как по-твоему, это к счастью?

Сильвия улыбнулась ему; несмотря на все его напускное молодечество, он казался безобидным, и было что-то в его лице, какая-то усмешливая печаль, будто у клоуна, стершего грим. Жонглируя мячом, он вприпрыжку поспешал за ней по направлению к Мэдисон-авеню.

- Ей-богу, я свалял там дурака, - сказал он. - Вот натворю что-нибудь эдакое, а потом тошно, хоть плачь. - Простояв так долго под дождем, он, видно, основательно протрезвел. А все-таки она не смела меня душить, черт бы ее побрал, уж слишком грубая. Знавал я грубых женщин, взять хоть мою сестру Беренис - бешеного быка могла укротить, но такой, как эта, я еще не встречал. Вот тебе мое слово, слово Марка Орилли: она кончит на электрическом стуле, - сказал он и причмокнул. - Не смеют они так со мной обращаться. Он сам во всем виноват. У меня и поначалу-то мало что было за душой, а потом он все отобрал, все до капельки, и теперь ничего у меня нет, малышка.

- Плохо дело, - сказала Сильвия, хотя и не знала, чему сочувствует, - Вы клоун, мистер Орилли?

- Бывший, - ответил он.

Они уже дошли до Мэдисон-авеню, но Сильвия забыла и думать о такси. Ей хотелось идти и идти под дождем рядом с этим человеком, который был когда-то клоуном.

- Когда я была маленькая, я из всех кукол любила только клоунов, - сказала она ему. - Моя комната была точно цирк.

- Я был не только клоуном. И страховым агентом тоже, кем только не был.

- Да что вы? - протянула Сильвия разочарованно. - А сейчас чем вы занимаетесь?

Орилли усмехнулся и особенно высоко подбросил мячик, потом поймал, но все шел, задрав голову.

- Я обозреваю небеса, - ответил он. - Закину за спину вещевой мешок и витаю в облаках. Когда человеку некуда больше пойти, он устремляется в небеса. Ну, а чем я занимаюсь на земле? Я воровал, просил милостыню, продавал свои сны - и все ради выпивки. Без виски в облаках не повитаешь. А отсюда вывод: как тебе понравится, детеныш, если я попрошу у тебя взаймы доллар?

- Очень нравится, - ответила Сильвия и замолчала, не зная, как продолжать. Они шли так медленно, плотная стена дождя отгораживала их от всего мира, и Сильвии казалось, что она гуляет с куклой-клоуном из своего детства, с куклой, которая выросла и может творить чудеса. Она нащупала руку Орилли и сжала ее в своей... милый клоун, витающий в облаках. - Но у меня нет доллара. У меня всего только семьдесят центов.

- Я не в обиде, - сказал Орилли. - Но по чести, это он теперь так мало платит?

Сильвия сразу поняла, о ком речь.

- Нет, нет... по правде сказать, он не купил мой сон.

Она и не пыталась объяснить, она сама не понимала, что произошло. Оказавшись один на один с этой леденящей душу непроницаемостью (мистер Реверкомб был непогрешим, точен как весы, окружен запахом больницы; безжизненные серые глаза, опечатанные тускло-стальными стеклами, точно вросли в безликое лицо), она тут же начисто забыла все свои сны и стала рассказывать о двух жуликах, которые гнались за ней в парке, по площадке для игр, вокруг качелей.

- Он велел мне замолчать. Разные бывают сны, сказал он, но это не настоящий сон, вы все выдумали. Ну, скажите, как он догадался? Тогда я рассказала ему другой сон, про него, как он задержал меня на всю ночь, а вокруг поднимались воздушные шары и с неба сыпались луны. Он сказал: сны про него самого ему не интересны. И велел мисс Моцарт, которая стенографировала сны, вызвать следующего. Наверно, я туда больше не пойду, - докончила Сильвия.

- Пойдешь, - возразил Орилли. - Погляди на меня, даже я хожу, а ведь он уже давно все из меня высосал, Злой Рок.

- Злой Рок? Почему вы его так называете?

Они дошли до угла, где вопил и покатывался со смеху одержимый Санта-Клаус. Гогот его отдавался эхом на залитой дождем улице; в радужных расплывах фонарей на мокрой визжащей под шинами машин мостовой металась его неугомонная тень. Повернувшись к Санта-Клаусу спиной, Орилли сказал с улыбкой:

- Я его называю Злым Роком, потому что это он и есть. Злой Рок. Только, может, ты его зовешь как-нибудь иначе. Но все равно это он, и ты, конечно, с ним знакома. Все матери рассказывают про него своим малышам: он живет в дупле дерева, поздней ночью забирается в дом через трубу, прячется на кладбище, а иногда слышно, как он бродит по чердаку. Он сукин сын, он вор и разбойник, он отберет у тебя все до последнего и в конце концов оставит ни с чем, сны, и те отнимет. У-у! - воскликнул Орилли и расхохотался еще громче Санта-Клауса. - Ну, теперь поняла, кто он такой?

Сильвия кивнула.

- Поняла. У нас дома его звали как-то иначе. Не помню как. Это было давно.

- Но ты-то его помнишь?

- Да.

- Тогда называй его Злым Роком, - сказал Орилли и, подкидывая мячик, пошел прочь. - Злой Рок, - чуть слышный, затихал вдалеке его голос. - Злой Рок...

Смотреть на Эстеллу было трудно: она стояла у окна, а в окно било яростное солнце, от которого у Сильвии ломило глаза, и стекло дребезжало, так что ломило виски. К тому же Эстелла сердито ей выговаривала. Голос ее, и всегда гнусавый, сейчас звучал так, будто в горле у нее был склад ржавых лезвий.

- Ты только посмотри на себя, - говорила Эстелла. Или, может, она это не сейчас говорила, а давным-давно? Ну, пусть ее. - Ума не приложу, что с тобой сделалось. Да ведь в тебе и ста фунтов нет, кожа да кости, а волосы на что похожи!.. Лохматая, как пудель.