Конрад Фиалковский - Биориск

- Вы догадываетесь, доктор, почему я пришел к вам! - спросил Мольнар.

Тот кивнул.

- Не подумайте, что я решился на это после появления первых симптомов. У меня было уже два инфаркта, а третий - вопрос нескольких дней. Я все же немного остaлся врачом. Третий мне уже не пережить. При состоянии моих тканей речи о трансплантации не может быть. Вероятность возвращения к нормальной жизни - почти нулевая. Провести еще год или два а больнице... Меня это не устраивает.

- Одним, словом, вы хотите получить искусственное сердце?

- Да.

- И стать киборгом.

- Ну... да.

- И это при ваших-то взглядах?

- Доктор, я сам ммплантировал первые экземпляры подобных устройств. Мои возражения касались мозга и только мозга. Вы, наверное, помните это?

- Конечно. Вы были известны как сторонник ограниченной киборгизации. Сердце - пожалуйста, печень иди почки - сколько угодно, но только подальше от мозга. Такими были ваши взгляды, профессор.

- Да, и я не изменил себе.

- Если бы вам тогда удалось отстоять их, наш институт сегодня был бы заштатным провинциальным учреждением, а я... может быть, я пробавлялся бы пересадками сердца в какой-нибудь второразрядной клинике.

- Вы тогда сделали все, чтобы помешать мне.

- Вы правы. Но это не так важно, Если бы не было меня, нашелся бы кто-нибудь другой. Прогресс невозможно остановить.

- Вы уверены, что это прогресс?

Эгберг не ответил. Он допил свой бокал, и они немного помолчали.

- Итак, доктор, вы уже знаете, что мне нужно, - сказал Мольнар и отодвинул еще полную тарелку. Он чувствовал, как боль нарастает внутри его. - Мне противопоказано вспоминать об этом. Я уже не профессор. Меня не занимают эти проблемы. Я обычный старый электромеханик из мастерской каботажного плавания, который хочет, чтобы ему пересадили искусственное сердце.

- Пoчему вы выбрали именно меня и мой институт?

- Из тех немногих мест в нашем полушарии, в которых это можно сделать, у вас получается лучше всего. Впрочем, в любом другом у меня не было бы никаких шансов. Из-за отсутствия денег, доктор.

- Есть и другие неплохие клиники...

- Я знаю, что вы имеете в виду. Да, там меня, возможно, приняли бы и даже бесплатно. Но мне пришлось бы дать письменное согласие на применение экспериментальных методов лечения и на все, что с ними связано. А это, может быть, и не совсем явная, но все же форма опытов на человеке. Кроме того, кто мне поручится, что в результате этих экспериментальных методов я останусь нормальным человеком? А мне бы еще хоть немного протянуть. Мне хочется плавать, грести веслами, взбегать по лестницам, хочется жить по-настоящему.

- Вы изменили своим пристрастиям. Раньше вы целыми неделями не покидали института. Почти жили в нем.

- То, что было со мной когда-то, теперь не имеет ровно никакого значения. Вы знаете, чем я сейчас занимаюсь? Консервацией автоматических навигационных приборов на кораблях, которые плавают от порта к порту и развозят штучные товары. Я заканчиваю работу и оставшееся время использую по своему усмотрению. Никаких сомнений, никаких проблем. Иногда какая-нибудь книга...

- Да, я понимаю. Я предпочел бы, чтобы вы не испытывали нужды в деньгах. Тогда у меня не было бы таких затруднений. Обычный пациент...

- Тогда я не обратился бы к вам.

- По крайней мере, вы искренни со мной, профессор.

- Я долго размышлял, прежде чем прийти к вам. Подумывал и о другом полушарии. Там это делают бесплатно. Когда-то - когда я еще был профессором Мольнаром, они наверняка пошли бы мне навстречу, но сейчас... Сейчас я с трудом наберу денег на дорогу.

- Значит, вы взвесили все возможности и выбрали меня?

- Да.

Эгберг не ответил. В этот момент заменили приборы. То, что им принесли, оказалось жарким из косули, но Мольнар даже не притронулся к нему. Он чувствовал, как боль нарастает и отдает в ключицу. Эгберг не настаивал. Он ел быстро: они оба молчали.

- Вы считаете, что сейчас моя очередь? - спросил наконец Эгберг.

Мольнар молчал.

- Я не могу сразу ответить вам. Мне надо подумать.

- Думайте, только недолго. Я ведь могу и умереть здесь, у вас. Нет, я не считаю, что у вас будут какие-то осложнения, даже если кому-то взбредет в голову проверить, кем я был и что нас, мягко говоря, разделяло когда-то. В конце концов, все это давно забылось. На крайний случай, в моих вещах можно найти адрес моего врача. Он засвидетельствует, что я и так слишком долго жил - намного дольше, чем можно было ожидать.

- Мы можем доверять его опыту?

- Ничего не поделаешь - обычный провинциальный врач средней руки, но ведь и случай не из трудных.

- У меня уже есть его адрес. Завтра я получу от него все данные.

- Вы обыскивали мои вещи?

- Как видите. Впрочем, здесь обошлось без меня.

- По крайней мере, и вы откровенны. На вас не похоже. Я не предполагал, что это приходит с возрастом.

- Вы всегда низко ставили меня, профессор. Я никогда не боролся с вами. Только с вашими взглядами.

- Последствия были одинаковыми. Впрочем, не будем ворошить прошлое,

- Хорошо. Выпьете кофе? Мне кажется, чашечка кофе вам не повредит.

- Не возражаю.

- Тогда пройдемте в мой кабинет.

Кофе и коньяк уже ждали их на низком столике, стоявшем рядом с большими, обтянутыми кожей креслами. Освещение в кабинете было желтым и приглушенным, как во всем доме. В глубине Мольнар заметил что-то, похожее на пульт управления. Он был темным, только сбоку горела одна красная лампочка.

- Извините, профессор, я должен выяснить, в чем дело. В институте что-то случилось.

Эгберг подошел к пульту, над которым тут же ярко вспыхнули две лампы дневного света. На экране появилось лицо человека в белом халате.

- Что нового, Дорн? - спросил Эгберг.

- Все в порядке. Только в шестнадцатом неспокойно. Поэтому я вынужден отвлекать вас.

- Ты пробовал дать поляризующее напряжение?

- Да. Не помогает.

- Хорошо. Сейчас посмотрю, - сказал Эгберг и повернул экран так, чтобы Мольнару не было видно. Щелкнул переключатель, и профессор услышал монотонное, низкое, почти нечеловеческое завывание. Он встал и, стараясь не задеть столик, подошел ближе.

Эгберг стоял спиной к нему, склонившись над пультом. Он был выше Мояьнара и заслонял часть экрана. Мольнар все же успел увидеть в углу экрана руку - женщины или, может быть, ребенка. Рука судорожно сжималась, дальше было предплечье, а потом причудливо сплетенная металлическая сетка, натягивающаяся и опадающая в такт конвульсивным движениям ладони. Он некоторое время наблюдал за рукой, а затем перевел взгляд в глубь экрана. Там, под большим прозрачным колпаком, плавал мозг. Мольнар не мог ошибиться, все-таки он был неврологом. Внезапно завывание прекратилось, и экран погас. Эгберг обернулся и посмотрел на профессора.