Андре Лори - Лазурный гигант

— Для остова восемьдесят и столько же для крыльев, ну, скажем, сто девяносто метров всего, чтобы наверняка хватило, — сказал Вебер. — Для грудной клетки и черепа нужно шестнадцать плоских пластинок; я дал рисунок Моризо, он изготовляет их прекрасно. Шатуны, рычаги, сочленения я поручу сделать Жанкуру. Я сам поеду сейчас и закажу каучук. Ну, а пружины придется выписать от Рансена, из Безансона; дней через десять мы их получим. Через месяц машина будет готова.

— Долго, но делать нечего. Идите своей дорогой, а я пойду своей, — сказал Анри.

Они говорили убежденно. Видно было, что они не фантазируют, а идут к верно намеченной цели.

На следующее же утро от Кабрунья пришли фургоны, нагруженные досками, балками, болтами. К вечеру сарай был уже поставлен на четырех огромных столбах, а через тридцать шесть часов его уже покрыли толем и пристроили к нему кузницу. На третий день со стороны Сены поставили огромный парусиновый шатер, в пятнадцать метров вышиной.

Между тем привезли стальные цилиндры, каучуковые пластинки, бочонки клея. В мастерской и в кузнице работали два работника, в преданности которых Вебер был уверен, потому что они уже не раз исполняли его заказы.

Леса, которые должны были поддерживать механическую птицу, мало-помалу поднимались; металлические цилиндры спаивались, приставлялись на места, соединялись в суставы. Каучуковые правильные перья прикреплялись к искусственным крыльям.

Доставлены были от Моризо и составные части машины, которые должны были образовать череп и грудную клетку.

Благодаря стальным брускам, части машины могли двигаться, как члены живой птицы.

— В механизме все связано между собой, — сказал по этому поводу Анри. — Если бы стальные бруски не были изобретены для велосипеда, вы не могли бы теперь заставить вертеться крылья птицы, милый Вебер!

— Ба! В силу необходимости, их изобрели бы теперь!

— Вы так уверены? — улыбнулся Анри. — Но теперь они у нас есть. Остается поработать еще дней двенадцать, и механическая птица будет готова.

Трудно было поверить этому, взглянув на машину, которая пока представляла из себя только огромный скелет. Стальные ребра проходили от полого внутри железного болта, заменяющего спинной хребет, к грудной клетке. Шея состояла из колец, или звеньев. К ней прикреплен был череп, в котором должны были помещаться двигатель и кормчий. Вместо глаз было вделано два полупортика. В хвосте, напоминающем по форме хвост ласточки, должен был находиться руль. Крылья прикреплены к плечам. От хвоста до клюва машина имела двадцать пять метров длины, шириною была в пять метров при сложенных крыльях и тридцать восемь при раскрытых крыльях. Размеры головы достигали пятнадцати кубических метров. Вместимость грудной клетки равнялась ста десяти кубическим метрам. Свет проникал сверху, снизу и с боков, в решетчатые оконца.

Надо было облечь этот скелет покровами непромокаемой парусины и поставить на место детали мотора: шатуны, рычаги, передаточные ремни и тому подобное.

— Как назовете вы свою машину? — спросил Жерар, любуясь сооружением.

— Я предложил бы назвать ее «Альбатросом» , что соответствовало бы величине ее крыльев.

— Это название было бы неточным, — возразил Вебер, — в сравнении с этой механической птицей настоящий альбатрос — сущий воробей. Моделью моей птицы могла послужить гигантская птица из «Тысячи и одной ночи», или та птица, голова которой выставлена в Jardin des Plantes рядом с китом, или мадагаскарская птица «рок», ископаемые яйца которой имеют два метра длины; одним словом, то, что научным термином можно было бы назвать «epiornis».

— «Эпиорнис», то есть «сверхптица» было бы гораздо понятнее, чем «сверхчеловек» Ницше! — сказал Анри, одобрительно кивнув головой. — Ну, что же? Назовем наш воздушный корабль «Эпиорнис». Но главное, надо поскорее устроить машину.

— Мне не очень нравится это название. Оно будет непонятно для профанов. К чему нам латинские названия? Наша механическая птица громадна. Она будет подниматься в воздух, под лазурный свод неба. Назовем же ее попросту — «Лазурным гигантом» !

ГЛАВА II. Капитан Рено. Николь Мовилен

Когда господин Массе вернулся из Африки в Европу, он возобновил знакомство с бывшим своим товарищем по лицею, капитаном Рено, которого в семье Массе все любили за его честный и прямой характер. Капитан Рено вышел в отставку и страшно скучал, когда наши изгнанники вернулись на свое старое пепелище в Пасси. Он узнал, что свобода и досуг, которые кажутся такими желанными в дни, когда человек трудится через силу, до переутомления и начинает роптать на непосильную работу, теперь не удовлетворяют его. Он скучал по своей былой деятельности, по Алжирским полям, среди которых прожил почти всю жизнь; он задыхался в своей маленькой квартире холостяка на бульваре Гувион-Сен-Сир. Когда Массе пришел к нему, он признался ему, что умирает от скуки.

— Отчего бы вам не сражаться за буров? — спросил его раз Массе. — Семьи у вас нет, вы здоровы и бодры, как тридцатилетний мужчина, военное искусство известно вам до мелочей, и вы могли бы принести столько пользы. На вашем месте я решился бы, право!

— Это блестящая мысль! — вскричал капитан, который мог похвастать храбростью, но не воображением.

И он действительно отправился в Трансвааль сражаться за правое дело. Несколько месяцев о нем не было ни слуху ни духу. Наконец в один прекрасный день он вернулся: он потерял в бою правую руку, но был очень доволен походом. Восторженно отзывался он о смелости, выносливости, военной ловкости буров. Члены семьи Массе подметили, однако, что капитан чем-то озабочен.

— Анри! — воскликнул он наконец, найдя предлог, которого, очевидно, искал. — Покажите мне ваши владения. Я думаю, каштановые деревья великолепны в это время года.

— К вашим услугам! — ответил молодой человек, видимо волнуясь, в то' время как все присутствующие переглянулись между собой.

Они сошли с веранды на лужайку, полюбовались цветочными клумбами, заботливо устроенными Ле Геном, Линой и Колеттой, потом прошли в каштановую аллею.

— Я привез вам вести, друг мой, — сказал вдруг капитан, лишь только они удалились настолько, что их нельзя было видеть с веранды, — и вести грустные. Мне казалось, что лучше сообщить их вам с глазу на глаз. Когда видишь сочувствие своему горю на лицах близких и любящих людей, его труднее переносить.

— Капитан! — вскричал Анри, бледнея. — Я боюсь понять вас. Ради Бога, прямо к делу, без предисловий. Благодарю вас за желание пощадить меня, но говорите, да говорите же скорее. Какова бы ни была роковая весть, которую вы мне сообщите, я готов выслушать вас. Я угадал ее и так. Николь… мадемуазель Мовилен?..