Гордон Диксон - Лалангамена

— Ты же знаешь, что дело не в этом, — сказал Клей. — После такой петиции его загонят в какую-нибудь дыру, там он попадет в еще худший переплет и загубит свою жизнь. Он будет ненавидеть нас до конца своих дней.

— Что с того? Поделом ему.

— Я тарсусианин, и мне это небезразлично. Нет, я не согласен.

— Хорошо, — сказал я. — В таком случае второй вариант. У тебя есть почти половина суммы, чтобы выкупиться. За эти годы и у меня кое-что скопилось. Кроме того, я переведу на тебя заработок за оставшиеся мне три года. Бери и уходи со Службы. Конечно, это не то, на что ты рассчитывал, но синица в руках...

— А как же ты вернешься домой? — спросил он.

— Посмотри на меня.

Он посмотрел, и я знал, что он видит: сломанный нос, шрамы, изборожденное морщинами лицо, лицо дорсайца.

— Я никогда не вернусь домой.

Клей молча глядел на меня, и мне показалось, что в глубине его глаз разгорелся огонек. Но вот огонек исчез, и я понял, что проиграл.

— Возможно, — тихо проговорил он. — Но только не из-за меня.

Я оставил его наедине с романом.

Вообще-то, на станции всегда кто-нибудь несет вахту. Но в особых случаях, как, например, обед в честь хиксаброда, можно собрать в кают-компании всех — если выполнить работы заранее и выбрать такой период времени, когда ни радиосообщеиий, ни кораблей не ожидается.

Из кают-компании убрали лишнюю мебель и внесли туда большой обеденный стол. Мы выпили коктейли, и начался обед.

Застольная беседа, естественно, выходила за узкие рамки нашей рутинной жизни. Воспоминаний о необычных встречах и местах, загадочные случаи — вот темы, вокруг которых в основном вертелся разговор. Все невольно старались расшевелить хиксаброда. Но тот сидел на своем месте во главе стола между Клеем и мной, храня ледяное молчание, пока не убрали десерт и не упомянули Медию.

— Медия, — задумчиво произнес Крошка. — Я слышал о ней. Неприметная планета, но там, как утверждают, есть такая форма жизни, которая содержит нечто ценное для любого вида метаболизма. Она называется... сейчас вспомню... называется...

— Она называется «нигта», — неожиданно подсказал Дор Лассос деревянным голосом. — Небольшое четвероногое животное со сложной нервной системой и толстой жировой прослойкой. Я был на Медии восемьдесят лет назад, до того как планету открыли для широкого доступа. Запасы пищи у нас испортились, и нам представилась возможность проверить теорию, будто нигти способны поддерживать существование любой известной формы разумной жизни.

Он замолчал.

— Ну? — потребовал Крошка. — Раз мы имеем удовольствие слушать эту историю, я полагаю, вы все-таки уцелели.

— Я и все находившиеся на корабле люди нашли нигти вполне съедобными. К сожалению, среди нас было несколько микрушни с Поляриса.

— И что? — поинтересовался кто-то.

— Высокоразвитые, но негибкие существа, — проговорил Дор Лассос, пригубив бренди. — У них начались конвульсии, и последовала смерть.

У меня был некоторый опыт общения с хиксабродами и с их манерой поведения, и я знал, что вовсе не садизм, а полная отрешенность подсказала Дор Лассосу эту маленькую выдумку. Но по комнате прокатилась волна отвращения. Микрушни — существа деликатные, со склонностью к философии и поэзии. Их любят повсюду.

За столом почти незаметно отпрянули от гостя. Но это тронуло его не больше, чем тронули бы громовые овации. Хиксаброды крайне сдержанны в выражении чувств.

— Скверно, — негромко произнес Клей. — Мне они всегда нравились.

Он пил, пожалуй, слишком много, и эта безобидная реплика прозвучала как вызов.

Холодные карие глаза Дор Лассоса повернулись в его сторону. Однако что он увидел, к каким выводам пришел — оставалось скрытым маской равнодушия.

— В целом, — бесстрастно констатировал он, — правдивая раса.

Это была наивысшая похвала в устах хиксаброда, и я полагал, что инцидент исчерпан. Но в разговор вновь вмещался Крошка.

— Не то что мы, люди, — заметил он. — Не правда ли?

Я бросил на него яростный взгляд, но, не обращая внимания, он громко повторил:

— Не то что мы, а, Дор Лассос?

Крошка тоже пил чересчур много, и его голос зазвенел во внезапно наступившей тишине.

— Люди сильно отличаются друг от друга, — спокойно ответил хиксаброд. — Некоторые приближаются к истине. В общем же человеческую расу нельзя назвать особенно правдивой.

Это был типичный, беспощадно точный ответ хиксабродов. Дор Лассос ответил бы так же и перед лицом смерти. И опять подал голос Крошка.

— Ах, да. Но понимаете ли, Дор Лассос, значительная доля человеческого юмора основана на умышленной лжи. Кое-кто из нас врет просто для забавы.

Дор Лассос отпил бренди и промолчал.

— Конечно, — продолжал Крошка, — иногда такой человек мнит, что его враки очень занимательны. А они часто скучны и надоедливы, особенно если вам приходится слушать их снова и снова. Но с другой стороны, встречаются и такие специалисты, что даже вы сочтете их выдумки веселыми.

Клей внезапно выпрямился, и от резкого движения содержимое его стакана выплеснулось на белую скатерть.

Я посмотрел на них — на Клея, не сводящего глаз с Крошки, на Дор Лассоса, — и мной овладело зловещее предчувствие.

— Вряд ли, — сказал Дор Лассос.

— Нет, вам следует послушать настоящего корифея, — возбужденно настаивал Крошка, — особенно когда у него есть благодатная почва для измышлений. Взять к примеру тему родных планет. На что похожа Хикса, ваша родина?

Я услышал более чем достаточно, чтобы утвердиться в зародившемся подозрении. Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, я поднялся и вышел из кают-компании.

Дор Лассос сухо кашлянул.

— Она очень красива, — донесся его невыразительный голос — Диаметр Хиксы — тридцать восемь тысяч универсальных метров. На планете имеется двадцать три горные цепи, семнадцать крупных масс соленой воды.

Я быстро прошел по пустым коридорам в радиорубку и открыл журнал входных сообщений. Там, в графе «Прибытия», были занесены сведения о Дор Лассосе. Последняя строчка называла предыдущую остановку хиксаброда.

Тарсус.

Клей был моим другом. И есть предел тому, что может выдержать человек. На стене висел список членов станции. Против имени Уильяма Питерборо я начертил дорсайский знак, достал из шкафчика свое оружие и вернулся в кают-компанию.

Дор Лассос продолжал рассказ:

— ...Флора и фауна находятся в таком великолепном естественном равновесии, что за последние шестьдесят тысяч лет численность ни одной популяции не изменилась более чем на один процент. Жизнь на Хиксе размеренна и предсказуема. Погода регулируется в пределах возможного. — Бесстрастный голос Дор Лассоса на миг дрогнул. — Когда-нибудь я туда вернусь.