Вероника Рот - Эллигент

Ознакомительный фрагмент

– В самое ближайшее время мы разберемся и с ними.

Я встаю, чувствуя слабость и головокружение после укола. Народу в зале – как селедок в бочке, и несколько долгих секунд я не могу сориентироваться, пока кто-то не берет меня под руку. Мальчик со смуглой кожей. Юрайя. Мы направляемся к выходу. Нас сопровождают чьи-то громкие возгласы.

Мы шагаем по коридору к лифту. Юрайя прикасается к кнопке, и двери раздвигаются. У меня подгибаются колени.

– А про помойку и трон, это было не чересчур? – интересуюсь я.

– Нормально. Она считает тебя вспыльчивой и неуравновешенной.

Внутри меня все трепещет. Неужели меня отпустили и мы найдем выход из города? Больше не нужно ждать, меряя шагами камеру и переругиваясь с охранниками.

Кстати, сегодня утром охрана болтала что-то о правилах бесфракционников. Бывшие члены фракций обязаны переехать в окрестности штаб-квартиры эрудитов и перемешаться, чтобы в каждом жилище оказалось не более четырех членов одной фракции. Мы также должны обменяться одеждой. В результате мне уже выдали желтую рубаху Товарищества и черные брюки правдолюбов.

– Нам сюда…

Юрайя выводит меня из лифта. На этаже штаб-квартиры эрудитов сияют стеклянные стены. Солнечный свет преломляется в них, и радужные пятна играют на полу. Прикрываю глаза ладонью. Мы с Юрайей заходим в узкую комнату с расставленными вдоль стен кроватями, шкафами и маленькими столиками.

– Именно эрудиты первыми организовали общежития, – поясняет Юрайя. – Я уже зарезервировал койки для Кристины и Кары.

Возле двери устроились три девчонки в красных рубашках. Предполагаю, что они – из Товарищества. На дальней кровати лежит пожилая женщина в очках. Вероятно, эрудитка. Надо бы перестать определять принадлежность людей к той или иной фракции, но это старая привычка, трудно сразу с ней покончить.

Юрайя шлепается на постель. Я сажусь на соседнюю. Счастливая и расслабленная.

– Зик говорит, что девушки подойдут позже, – сообщает Юрайя.

На мгновение я чувствую облегчение. Но быстро вспоминаю, что Калеб останется в камере. Он являлся приспешником Джанин, и они его, наверное, никогда не оправдают. А как далеко они зайдут? Вообще-то, мне наплевать… Хотя это ложь, конечно. Он все еще мой брат.

– Спасибо, Юрайя.

Он кивает.

– Сам-то как? Я имею в виду… Линн и…

Юрайя дружил с Линн и Марлен, а теперь обе мертвы. Я понимаю, что он сейчас чувствует, ведь я тоже потеряла друзей. Ал погиб в самом начале, не выдержав инициации, Уилл – при моделировании атаки из-за моей глупой поспешности. Но я не пытаюсь сделать вид, что страдаю так же, как и Юрайя. Зачем притворяться?

– Я не хочу даже думать об этом, – качает головой он. – Буду жить дальше.

– Ладно. Если тебе нужно поговорить, дай мне знать.

– Хорошо, – обещает Юрайя и встает. – Ты в порядке? Я сказал маме, что навещу ее вечером. О, чуть не забыл. Четыре передал, что он встретится с тобой попозже.

Я вскакиваю.

– Где и когда?

– После десяти, в парке Миллениум. На лужайке, – ухмыляется он. – Да не волнуйся ты, а того чего доброго лопнешь.

4. Тобиас

На чем бы ни сидела моя мать, – на стуле, на кресле, да хоть на карнизе, – она всегда выбирает самый краешек, как будто готова в любой момент сорваться и куда-нибудь бежать. На сей раз она примостилась на столе Джанин в штаб-квартире эрудитов. Носы ботинок упираются в пол, а из-за спины падает тусклый городской свет. Поджарое мускулистое тело напряжено.

– Побеседуем о твоей лояльности, – изрекает она.

Голос отнюдь не звучит обвиняюще, скорее устало. И она кажется мне такой изношенной, истертой жизнью, что я просто могу видеть сквозь нее. Но ощущение мгновенно пропадает.

– Ты помог Трис и приложил руку к появлению того видео, – продолжает она. – К счастью, остальные остались в неведении.

– Послушай, – я наклоняюсь вперед, уперев локти в колени, – я и не представлял, какая информация хранилась в файле. Я доверял Трис больше, чем себе самому.

Я думал, если расскажу матери о том, что расстался с Трис, то добьюсь своей цели. И не ошибся – она стала теплее, даже чуть более открытой и заботливой.

– А теперь, когда ты видел запись? – спрашивает Эвелин. – Что ты думаешь о ней? И мы… мы действительно должны покинуть город?

Ясно, чего она добивается: чтобы я заявил, что не вижу никаких причин выходить во внешний мир. Но я решаюсь лишь на полуправду.

– Я боюсь, – отвечаю я, – и не уверен, что это разумно, учитывая опасности, которые могут нас подстерегать.

Она обдумывает мои слова, покусывая губу. У меня такая же привычка. Я делал так, ожидая возвращения отца и гадая, кто придет домой: благодушный и уважаемый альтруист или тот, кто будет меня бить. Провожу языком по шрамикам от укусов. Мои воспоминания имеют горький привкус желчи.

Эвелин спрыгивает со стола.

– Я получила тревожные сообщения о существовании у нас повстанческой организации, – она приподнимает бровь. – Людям свойственно объединяться в группы. Но я поражена подобной скоростью.

– Что за организация?

– Те, кто хочет покинуть город. Они распространили утром манифест. Они называют себя верными, – произносит она и добавляет, заметив мой растерянный взгляд. – Утверждают, что верны первоначальным целям основателей нашего города, понимаешь?

– Об этом говорилось в видео Эдит? То есть мы должны посылать людей за внешние стены, когда в городе появляется много дивергентов?

– Да. А еще мятежники полагают, что быть разделенными на фракции – наше предназначение, – недоумевает она. – Некоторые люди всегда будут бояться любых перемен. Но мы не имеем права им потакать.

После ликвидации фракций я почувствовал себя как человек, освободившийся после длительного заключения. И я не желаю вечно прикидывать, вписываются ли мои мысли или действия в идеологию, предписанную мне фракцией. Вот и все.

Но Эвелин просто заставила нас притворяться бесфракционниками. Она ведет собственную игру. Поэтому я рад, что существуют те, кто осмелился бросить ей вызов.

Придаю лицу бесстрастное выражение, но мое сердце стучит как безумное. Я должен быть аккуратным и остаться в милости у Эвелин. Мне легко лгать кому угодно, но только не ей. Она – единственный человек, знающий все тайны нашего «мирного» дома альтруистов.

– Что ты собираешься с ними сделать? – спрашиваю я.

– Взять их под контроль.

Я непроизвольно вздрагиваю. В городе «контроль» означает иглы и сыворотки, навязанные галлюцинации, а следовательно – изменение психики. То самое, что однажды чуть не заставило меня убить Трис. Такие методы использовали лихачи в своей армии.