Лабиринт чувств - Сергей Калабухин

— Славка! — Закричал Быстров. — Быстренько делай зарядку, под душ — и в зоопарк. Сегодня я разрешу тебе вести птерокар.

Изза двери донесся ликующий вопль ракопаука, настигающего добычу. Быстров прошел на кухню. Набирая на клавиатуре заказ он решил: день, ну два, он будет развлекать сына всеми благами цивилизации, а потом увезет его к Сашке, в тайгу, тот давно приглашает. Походят по лесу, грибы, ягоды, ночной костер на берегу таежного ручья. А знаменитая Сашкина уха? Быстров зажмурился, чтобы вид тарелок с заказанным завтраком не спугнул чудное виденье, которое он глушил в себе в фонотеке корабля во время последнего рейса, когда нужно было срочно доставить на Базу полумертвого Ярополка и пышущего злобой Ящера. Быстров вел корабль в одиночку, подменить его было не кому. «Скорая помощь Вселенной» — говорит о нас шеф. Экипажи регулярных рейсов смотрят на спасателей, как на бездельников, десантники — как на аристократов: есть аварийный вызов — лети, нет — наслаждайся жизнью на Земле. В десантники берут не каждого, но мало кто знает, что в спасатели отбор еще жестче. По сути дела спасатели — это десантники высшей квалификации и эрудиции.

Сигнал видеофона вывел Быстрова из задумчивости.

— Маринка! — Обрадовался он, включая экран.

— Здравствуй, Сережа, — улыбнулся Горбовский. — Только что получили весточку с «Сигмы». Винер сообщает, что прибыл Кларк с хозяевами Ящера.

— С какими хозяевами?

— Они испытывали свой первый Д-звездолет. У нас первыми в космос полетели собачки, а у них Ящер. Ну что, будешь отдыхать или повезешь «собачку» хозяевам?

Голос Аура

— Привет, Джо… Я принес тебе рукопись о Кирэ.

Артуро тяжело опустился в кожаное кресло, приставленное к огромному столу редактора, утомлённо добавил:

— Подожди, не радуйся, больше я не напишу о нём ни строчки.

— То есть, как это? Ты шутишь, Артуро! Редакция завалена письмами, ты же знаешь. После каждого выпуска журнала с новой повестью о Кирэ читатели требуют её продолжения.

— Нет, Джо. Я не шучу. Это моя последняя рукопись.

— Да что случилось?!

— Ничего. Просто мне теперь не о чем писать… Сиди, сиди, не перебивай. Постарайся выслушать меня и понять. Помнишь, ты удивлялся, как мне удается в такой короткий срок создавать свои повести? Сегодняшняя — девяностая. Это, конечно, феноменально… Критики величают меня гением, королём научной фантастки. Но я вовсе не гений, Джо. А уж особого воображения тем более не замечал за собой. Во всех описаниях планеты Аур я ничего не выдумал. Дело в том, старина, что Кирэ, её отважный посланец, от имени которого я вёл повествование, действительно, широко известен во Вселенной. Ах, какой это был неутомимый исследователь — астронавт!.. Впрочем, может он и сейчас ещё жив. По крайней мере в моей памяти его образ пока ничем не затуманен…

Да ты не ёрзай так, Джо. Не волнуйся, я не болен. Закури свою сигару и слушай. Вот так, хорошо! А для меня, налейка стаканчик содовой и открой пошире окно. Ведь так жасмином пахнет!..

Мда. Ну, так вот… Почему я не напишу больше ни строчки? Я не слышу его голоса, Джо. Голоса Аура… Я уже описал всё, что узнал о нём.

Как ты помнишь, моя предыдущая повесть заканчивается тем, что экипаж звездолета Кирэ, облетев голубую планету, не рискнул опуститься на неё и покинул неизвестную Галактику. А ведь эта планета — наша Земля.

Ах, если бы на ней не было войн!..

Внешний совет Аура не разрешил Кирэ вступать с нами в контакт: это было бы преждевременно. Но Кирэ не мог улететь просто так, не оставив землянам, собратьям по разуму, какой-либо весточки. Его, тонкая, чувствительная душа вступила в противоборство с инструкцией. Нарушив запрет, он силой внушения, с помощью специальной аппаратуры, передал нескольким младенцам на земле свою память об Ауре, частичку своих знаний. В числе немногих оказался и я…

Ты спрашиваешь, почему Кирэ остановил свой выбор на детях? Не знаю. Возможно, взрослое население вызывало у него меньше доверия. Вспомни те годы: первая мировая, как все колошматили друг друга! А Кирэ мог рассчитывать, что со временем мир на Земле восторжествует. Ведь в России уже произошла революция, и ему об этом было известно. Во всяком случае, он поступил так, а не иначе.

Я не знаю, что стало с другими моими сверстниками. Они могли преуспеть и больше. Ты помнишь, наверное, как в тридцатые годы да и в последующие мир облетали одна сенсация за другой! Проблемы ядерной физики и кибернетики, теория генной наследственности, статьи о телекинезе и парапсихологии… Всего не перечтёшь. Навряд ли это был случайный взрыв научного мышления.

У меня память Кирэ просыпалась постепенно и проявилась полностью лишь когда мне исполнилось 14 лет. И всё, что я видел вокруг, так разительно отличалось от того, что повседневно проецировалось в голове. В колледже, где я учился, преподаватели поражались моим познаниям. Однажды на уроке физики я проговорился, что знаю, как создать объёмную фотографию, трехмерное изображение, то есть обычную для сегодняшнего дня голограмму. Однокашники подняли меня на смех. В ярости я подбежал к доске и в считанные секунды нарисовал схему получения такой голограммы. Схему, которую лишь в 1948 году предложил известный физик Габор. Но и в 1948 году до её реального воплощения путь был далёк, так как требовался свет, ярче солнечного. Сегодня мы называем его лазером. Я тогда же сказал, что знаю, как получить и этот источник света. Надо мной продолжали смеяться, а учитель призадумался… На следующий день ко мне домой явились три благообразных джентльмена, но я сразу догадался, из какого они ведомства, и обратил всё в шутку. Меня не скоро, но как будто бы оставили в покое. Однако мне надо было рассказать людям о Кирэ. И вот тогда я пришёл к тебе, Джо. Вывеска научной фантастики меня вполне устраивала. Она спасала меня от щупальцев военщины и давала возможность подготовить людей к необычному: Кирэ мог вернуться!..

Ты, дружище, всегда спрашивал, как мне удается с такой убедительностью описывать жизнь Аура? Теперь ты знаешь, в чём дело. Веками фантастическая литература исходила из нашего, земного представления инопланетной жизни. Я же писал, основываясь на своих реальных знаниях Аура. В каждой моей повести не было ничего земного: природа, разум, наука и культура — всё аурианское. В конце каждой повести я помещал специальный словарь, теперь уже все читатели могут довольно сносно говорить по-ауриански, и это стало модно.

Иллюстрации к повестям тоже никто не выдумывал, я делал их сам. Ведь никакой