Алекс Клемешье - Квартирный вопрос (сборник)

Я был реальным, живым. И Надя, и этот рассудительный учитель-пенсионер с больными ногами. Нет, просто невозможно, чтобы спустя сотни миллионов лет нас повторили с идеальной точностью!

— Погодите, постойте! Вы хотите сказать, что мы — игра Природы, случайность?

— В чем цель существования человека? В чем его предназначение? Не в том узком смысле, который волнует философов и писателей, ибо это чересчур мелко. Всё равно, как если бы клетки вашего организма определяли его для себя сами. Смысл скрыт вовне, и даже не в окружающем мире, а дальше, много дальше, чем мы можем себе представить! Быть может, однажды Вселенная осознала себя, как… не знаю… как разум, как индивидуальность, как что-то еще, наделенное признаками живого. Быть может, Вселенная захотела понять, что она такое, и ради этого сотворила нас — свой инструмент для поиска истины. И быть может, однажды эта истина была найдена человеком — и необходимость в нем исчезла.

— Но мы живы, — почему-то шепотом сказала Надежда.

Что-то с ней было не так. Она, как и десять минут назад, сидела прямо. Очень прямо.

— Надя! — позвал я ее.

— Но мы ведь живы! — повторила она, пристально глядя на Ивана Фёдоровича.

— Мы редко помним свои сны. Быть может, мы — как раз тот сон, что вдруг вспомнился Вселенной. Дождь из лягушек.

— Зачем вы так говорите? — негромко произнесла Надя. — Зачем вы врете?

— Звезды не могут врать, дорогая, — учитель отступил к окну, словно под защиту этих самых звезд, сыпавшихся с темного неба.

Нет, это были не звезды: за раскрытым окном шел снег — ровный, строго вертикальный, — напоминая, что в этом мире без ветра хаотично двигаться можем только мы — сумасшедшие частички безумного дождя.

— Наденька, успокойся…

— Сам успокойся! Сначала он говорит, что пришельцев нет. Ладно! Потом говорит, что нас закинуло на миллионы лет вперед. Ладно! Потом — что мы одни…

— Да почему одни? — вяло удивился Иван Фёдорович.

— Пойдем отсюда! Слышишь, пойдем отсюда немедленно! К чёрту ваши гипотезы, к чёрту ваши знания! Я хочу домой, хочу к людям — чтобы толпа, чтобы душно от тел, чтобы толкали и наступали на ноги, чтобы ругали… Я не выдержу этой пустыни, Толенька, я не выдержу!

Я не успел, а учитель — с его-то ногами — даже не попытался. Он просто отшатнулся, давая дорогу Надежде. Дверь не ударила — прошуршала дерматиновым валиком по полу.

— Мне надо ее догнать. Извините… — и тут я вспомнил его последние слова.

Этот учитель, он же действительно нам не удивился, как будто ждал!

— Вы что, кого-то видели? Кроме нас?

— Ну, видите ли… Да, вчера, одного индивида. Я окликнул его, бросился — ну, если это выражение применимо ко мне — навстречу, а он бросился от меня. Ему мешала сумка, и он ее бросил. Там было несколько сотовых и… как вы их называете?.. «дивидишников». Такой вот индивид. Ну что вы так на меня смотрите? Где вы видели, чтобы дождь состоял из трех капель? Я думаю, что сейчас в городе находится человек сто-двести, не меньше… Эй, куда вы?!..

Он никуда не уйдет. Он никуда не денется из своей узкой квартиры, набитой знаниями, как обойма патронами. Он будет смотреть на звезды, и строить гипотезы, и пить как бы горячий чай, который, наверное, и не чай, и будет как бы не чувствовать жара, потому что уже не может чувствовать. Так же как, собственно, и я, потому что на этот раз нас собрали из чего-то другого. Настолько другого, что мы чувствуем лишь по привычке и лишь по привычке дышим, потому что то, что окружает нас, — совсем не воздух, точно не воздух…

И то, что сыпалось сейчас с неба, было не снегом, а чем-то иным — быть может, частичками застывшего газа. Сероватые снежинки летели теперь густо и торопливо, словно спешили выкрасить город и приравнять его к миру за границей тумана. Снежинки заполняли небосвод, мешались со звездами и закрывали их; и всё равно я знал, что они горят надо мной, над городом и над землей — чужие, совершенно чужие звезды.

Но я не смотрел на небо. И то, что я делал сейчас, не было привычкой и не было тем атавизмом, с которым нужно расстаться. Я искал Надю. Она была где-то здесь, в темном городе, на пустых улицах, где осторожными призраками не нашей, чужой жизни ползли бесшумные твари… Мне надо было найти ее, и защитить, и сказать, что еще не всё потеряно.

Пусть учитель — умный человек, и пусть всё, что он сказал, — правда, но он всё равно не прав. Мы не дождь из лягушек и не сон из мертвого прошлого. Я скажу ей это, потому что очень важно знать, что ты не игрушка, которую лишь на миг непонятно зачем вынули из коробки. Наверное, и сыну я когда-нибудь скажу то же самое. И еще скажу Наде, что ближайшие дни нам придется провести на крыше пятнадцатиэтажки — той, что на трех холмах, за вокзалом, — потому что это самая высокая точка города, и если разжигать сигнальный костер, то только там.

Максим Тихомиров

Пена будней

Всю ночь Владу снился сон — длинный-предлинный, бесконечный сон на производственные темы.

Сон был настолько реалистичен, что Влад даже некоторое время сомневался — а спит ли он. Очередная смена обстановки полностью развеяла его сомнения.

Перед лицом Влада ритмично раскачивались две прекрасные острые груди с торчащими сосками, принадлежавшие очаровательной Зиночке Савельевой из приемной Генерального. В реале Зиночка, несмотря на свою репутацию девушки смелой в желаниях и раскрепощенной в поступках, ни за что не оседлала бы Влада, разложив его на бескрайнем столе в зале совещаний… и уж точно не стала бы делать этого в присутствии Большого Совета в полном составе. Всё это Влад совершенно четко во сне осознавал, а потому снящаяся ему собственная эрекция оставалась железобетонной, несмотря на неодобрительные взгляды старших товарищей, которые он склонен был расценивать как завистливые — что тоже низводило всё происходящее до ранга грез.

— Введение на рынок новой модели не за горами. Основные работы закончены, остается тонкая шлифовка матрицы, устранение мелких программных багов и завершающий этап тестирования модели на жизнестойкость. Из графика не выбиваемся, конкуренты на пятки не наступают, сегмент рынка предварительно проплачен и всё еще свободен, — молвил толстый Приходько из Отдела Рационализации, не отрывая взгляда близоруких глаз от цветных диаграмм на голоэкране, переливающемся туманным шаром приблизительно там, где упругие бедра Зиночки смыкались с Владовым рыхловатым брюшком. — Вероятная и прогнозируемая аналитиками отдела задержка возможна лишь по вине сотрудников Тест-лаборатории Адаптивности, — тут Приходько отвлекся от колеблющегося вверх-вниз экрана и выразительно посмотрел на Влада. — А конкретно — по вине сами знаете кого!