Клиффорд Саймак - Роковая кукла

В том-то и беда, – решил я. – Лужайка слишком заманчива, слишком знакома, слишком спокойна.

– Пойдем вперед, – предложил я.

Свернув влево, чтобы не очень приближаться к зеленому кругу, я начал спускаться с холма. Я шел, не отводя взгляда от лужайки, но ничего не происходило, совсем ничего. Я был готов к тому, что дерн превратится в страшное чудище, которое нападет на нас. Я представлял, как трава расступится и под ней обнажится геенна огненная, а из нее вылетят привидения.

Но лужайка продолжала быть лужайкой. Посредине стоял высоченный пень, а за ним лежал израненный ствол – бывшее жилище несчастных существ, выплеснувших на нас свое горе.

А впереди виднелась тропинка, тонкая грязная нить, извивающаяся по неровной местности и ведущая в неизвестность. На горизонте, утыкаясь ветвями в небо, стояли другие огромные деревья.

Я чуть не падал. Теперь, когда дерево оказалось позади и мы вновь вышли к тропе, нервное напряжение, которое не позволяло мне скиснуть, сошло на нет. Я поставил перед собой цель пройти один фут, потом другой, и все пытался держаться прямо, мысленно измеряя расстояние, отделяющее нас от тропы.

Наконец мы постигли ее. Я сел на валун и разрешил себе расслабиться.

Лошади остановились, построились в ряд. Тэкк смотрел на меня глазами, полными ненависти, и этот взгляд абсолютно не вязался со всем его обликом. Так он и восседал на лошади – пугало, ряженное в драное монашеское платье, – по-прежнему прижимал к груди археологическую находку, напоминающую куклу. Он был похож на угрюмую девочку-подростка с печально-задумчивым лицом.

Если бы Тэкк сунул большой палец в рот и принялся сосать его, это выглядело бы абсолютно естественно. Но что-то в его облике разрушало образ взлохмаченной маленькой девочки, и стоило только получше вглядеться в его длинное, остроносое лицо, почти такое же коричневое, как и ряса, – и огромные, мутные глаза озадачивали выражением ненависти, скрывающимся в них.

– Вы, как я полагаю, гордитесь собой, – отчетливо проговорил Тэкк, обнажив похожие на капкан зубы.

– Я не понимаю вас, Тэкк, – отреагировал я. И это была чистая правда: я не понимал, что он хочет сказать. Я никогда не мог понять монаха и, боюсь, уже никогда не сумею.

Он мотнул головой назад, туда, где осталось поваленное дерево.

– Вон там, – сказал он.

– А вы считаете, что я должен был оставить его в покое и позволить ему стрелять в нас?

Я не намеревался спорить с ним, я был как выжатый лимон. И я не мог уразуметь, с какой стати он так печется о дереве. Черт возьми, оно било по нему, точно так же, как и по остальным.

– Вы уничтожили их всех, – продолжал Тэкк, – тех, кто жил в дереве! Подумайте об этом, капитан. Какое грандиозное достижение! Один удар – и никого не осталось!

– Я не знал об их существовании, – парировал я. Я бы мог, конечно, добавить, что знай я о букашках, их участь бы не изменилась. Но я промолчал.

– И что же, – допрашивал он, – вам больше нечего сказать?

Я пожал плечами:

– Им просто не повезло.

– Отстаньте от него, Тэкк, – попросила Сара. – Откуда ему было знать?

– Он ни с кем не считается, – заявил Тэкк. – Ему ни до кого нет дела.

– Меньше всего он заботится о себе, – сказала Сара. – Он стал проводником вместо вас, потому что вы едва справлялись.

– Нельзя хозяйничать на чужой планете, – провозгласил Тэкк. – Надо подстраиваться под ее законы. Приспосабливаться к ней. Нельзя идти напролом.

Я был готов стерпеть его слова. Монах побрюзжал вволю. Он высказался и облегчил душу. Даже такой ничтожный человечишка, как Тэкк, имеет право почувствовать себя оскорбленным, когда его останавливают на полдороге. Пускай монах обливает меня помоями, если от этого ему легче.

Я с трудом поднялся с камня.

– Тэкк, – сказал я, – я бы попросил вас сойти с лошади. Мне необходимо двигаться верхом.

Он спешился, и пока я пытался усесться в седло, мы оказались лицом к лицу. Его взгляд все еще был полон ненависти, даже более сильной, чем раньше. Едва шевеля тонкими губами, он прошептал:

– Я переживу тебя, Росс! Ты сдохнешь, а я останусь жив! На этой планете тебе воздастся по заслугам.

Я был еще слаб, но во мне осталось достаточно силы, чтобы схватить его и отбросить – он распластался в пыли. Кукла выпала у него из рук, и Тэкк, ползая на четвереньках, старался поднять ее.

Я ухватился за седло, чтобы не упасть.

– А теперь веди нас вперед, – приказал я. – И видит Бог, если ты вновь дашь маху, я спущусь и сделаю из тебя котлету.

10.

Тропа извивалась по поверхности иссушенной земли, пересекая песчаные дюны и растрескавшиеся низины, которые недели и месяцы, а может быть, даже и годы назад заполнялись дождевой водой. Она карабкалась по изломанным, осыпающимся склонам, возвышающимся среди нелепых нагромождений земли, огибала шарообразные валуны. Грунт повсюду был красным и желтоватым, и только кое-где выделялись гладкие черные пятна в местах выхода на поверхность вулканической породы. Далеко впереди, иногда видимая глазу, а иногда сливающаяся с голубизной горизонта, возникала отсвечивающая пурпуром линия, которую можно было принять за горную гряду.

Растительность представляла собой редкий низкорослый кустарник, прижавшийся к земле, с торчащими то там, то здесь колючками. На безоблачном небе продолжало ослепительно сиять солнце, но жара по-прежнему не наступала – было все так же тепло и приятно. Солнце, наверное, было меньшего размера и не таким ярким, как наше земное, либо планета находилась от него на большем расстоянии.

На высоких склонах возвышались куполообразные каменные здания или, по крайней мере, какие-то сооружения, напоминавшие дома. Как будто кому-то срочно понадобилось временное убежище, и он, набрав плоских камней, которыми были усыпаны окрестные склоны, сложил эти хрупкие пирамиды. Камни были незатейливо нагромождены один на другой, причем, видимо, не скреплены раствором. Некоторые сооружения хорошо сохранились, в других часть камней осыпалась, а встречались и такие, что совсем развалились и лежали бесформенной грудой.

Были также и деревья. Они поднимались со всех сторон и каждое из них тянулось вверх в горделивом одиночестве, отделенное от соседних пространством в несколько миль. Мы не приближались ни к одному из них.

Не было ни одного признака жизни. Кругом простиралась лишь земля – застывшая и неподвижная. Не было даже ветра.

Я держался обеими руками за луку седла, чтобы сохранить равновесие и все время боролся с искушением провалиться в зияющую темноту, которая наплывала на глаза, как только я переставал ей сопротивляться.

– Все в порядке? – спросила Сара.