Александр Беляев - Орден республики

— Он был в моем доме? — нахмурившись, спросил Прозоров.

— Увы, — подтвердил контрразведчик.

— Но ведь это же за гранью самой элементарной порядочности, господин капитан, — оскорбленно проговорил доктор, хотя в душе ликовал.

— Такова неумолимая логика борьбы, — развел руками контрразведчик. — Согласитесь: все это слишком неожиданно. Я только что видел вашу внучку здоровой — и вдруг она уже источник опасности. Пожалуйста, поймите меня правильно.

Прозоров понял, что он победил. Конечно, победа была еще очень и очень маленькой. Совсем крохотной. Но она была. И надо было ее немедленно закрепить.

— Надеюсь, теперь вы откажетесь от допроса? — спросил он, смело заглянув капитану в глаза.

— На время, — согласился капитан. — Честно говоря, никаких особо ценных показаний я от них и не жду. Мне просто важно, чтобы оба они были под стражей. К тому же есаул Попов завтра утром всю операцию закончит.

Прозоров не знал, кто такой есаул Попов и о какой операции говорил Мещерский. Но спрашивать не стал. Это могло бы лишь вызвать у контрразведчика всякие подозрения. Он сделал вид, что занят своими мыслями и вообще даже не слышал, о чем говорил капитан. Но в душе он сразу почувствовал тревогу. Уж не о том ли загнанном в пещеру отряде красноармейцев шла речь? Не против ли них начнет завтра утром операцию этот самый Попов? И если да, то как и чем можно еще помочь тем, кто оборонялся в пещере? Ответить на эти вопросы, хоть в какой-то степени, мог только Ашот. А поговорить с ним Прозоров мог теперь только в лазарете. Значит, надо было как можно скорей вызволить его из подвала. Выручил Прозорова неожиданно сам Мещерский.

— Вы наметили целый ряд неотложных мер, — напомнил он. — А кто будет их выполнять? Кто повезет больных? Кто будет дезинфицировать помещение? Жечь подстилку?

Прозоров ответил не сразу.

— Я приехал на больничной двуколке. Со мной санитар. Он все сделает, — сказал он, подумав.

— Хорошо, — согласился Мещерский. — И все же, доктор, больных будет сопровождать конвой. А у изолятора будут стоять часовые.

— Это меня не касается, — безразлично ответил Прозоров.

Сказав это, он направился к двуколке и загнал ее во двор. Он все предусмотрел и привез с собой большую бутыль карболки. Санитар тоже хорошо знал свое дело. И вскоре Ашот и Сурен сидели под тентом двуколки. Лошадьми правил санитар. Прозоров сидел рядом с ним. Сопровождал двуколку конвой из трех солдат.

Глава 17

В больнице доктор направил двуколку под надзором санитара в изолятор, а сам поспешил домой. Женя лежала. И не поднялась даже при его приходе. И только когда убедилась, что он один, вскочила на кровати, будто ванька-встанька. Прозоров замахал на нее руками. Он стал теперь очень подозрительным, ничему не доверял, не был уверен, что за ним не подсматривает кто-нибудь из посланных Мещерским через окно, и потому остановил внучку:

— Лежи, лежи! Я сам подойду.

Он подошел к Жене, сел возле нее на кровать, положил ладонь ей на голову и заговорил тихо и быстро:

— Я знаю. Тебя проверяли. Ты молодец. И вообще, все идет как надо. Они уже в изоляторе. А кто такой есаул Попов?

— Попов? Первый раз слышу, — пыталась припомнить и не смогла Женя. — А почему ты о нем спрашиваешь?

Доктор рассказал о том, что услыхал от Мещерского, высказал свои предположения и опасения.

— Наверное, Ашот его знает, — решила Женя. — Ты немедленно должен сообщить все ему.

— Все сделаю, — согласился доктор. — Только ты пока полежи.

Женя опять спряталась под одеяло, а Прозоров направился в кабинет, разыскал какие-то бумаги, сунул их в свой саквояж, туда же положил лохматую шапку Ашота, запер ящики стола, потом запер кабинет, потом зажег большую керосиновую лампу, поставил ее на всякий случай, чтобы чего-нибудь не случилось, в таз, а таз — на стол, закрыл и запер дверь кабинета. Но в окне кабинета теперь был виден с улицы свет, и каждый мог думать, что доктор дома. Закончив все эти дела, Прозоров снова подошел к внучке.

— Сейчас приедут санитары и увезут тебя в изолятор, — предупредил он ее. — Сюда мы, очевидно, больше уже не вернемся. А если вернемся, то не скоро.

— А с кем же останется Маркиз? — забеспокоилась Женя.

— Его накормят. Я попрошу, — успокоил Женю доктор.

На крыльце послышались шаги, и в дом вошли двое санитаров с носилками.

— Забирайте ее и везите в изолятор, — распорядился Прозоров. — Я все тут закрою и приду следом.

Женю переложили с кровати на носилки и унесли. Большой докторский дом сразу опустел. Старый доктор почувствовал это всем сердцем, и ему вдруг стало невыносимо жаль расставаться с его потемневшими стенами, к которым он так привык за долгие годы. А то, что расставание предстояло, и, может быть, навсегда, это он понимал хорошо. Прозоров обошел все комнаты, прощаясь с ними, везде по-хозяйски запер двери, запер входную дверь и пошел в изолятор напрямик, через больничный сад. Мысленно он попрощался с каждым деревом — ведь многие из них выросли и стали плодоносить уже при нем. Он ухаживал за ними, лечил их, как живые существа, и привык к ним, как к живым. Сейчас, в темноте, деревья были не видны. Но Прозоров великолепно помнил по памяти каждую яблоню, каждую грушу…

Обогнув маленькую больничную баню, Прозоров сразу вышел к изолятору. Над входом в помещение горел фонарь. Свет его, желтоватый и рассеянный, освещал крыльцо и сидевших на нем двух солдат. Третий, взяв ружье на ремень, неторопливо прохаживался под окнами изолятора. Тут же возле крыльца стояла двуколка. Кони спокойно жевали сено, заботливо брошенное кем-то перед ними на землю.

Солдаты знали доктора и пропустили его без разговоров. Прозоров зашел в изолятор и плотно прикрыл за собой дверь. Сурен и Ашот лежали на койках. Женю поместили в маленькую комнатку напротив.

— Вот твоя шапка. — Прозоров передал Ашоту его шапку.

Ашот схватил ее, как ястреб курицу, мгновенно сунул руку под подкладку и, ничего не обнаружив там, вопросительно уставился на доктора.

— А это тут, — объяснил доктор и указал на свой саквояж. — Тут надежней.

— Мне уходить надо, — тихо сказал Ашот.

— Все уйдем через полчаса, — ответил Прозоров. — Но пока лежите.

Он достал из саквояжа какие-то лекарства, разложил их на столе и начал что-то из них составлять. Он их смешивал, перетирал в фарфоровой ступке, опять раскладывал по порциям. Потом засыпал эти порции в прозрачные, словно из слюды, капсулы, положил их в коробочку, налил в стакан воды и вышел к солдатам.

— Когда смена? — спросил он того, который по возрасту показался ему самым старшим.