Время кобольда - Павел Сергеевич Иевлев

вставая, — позабочусь о покойном, раз у всех руки из жопы. Прощайтесь с ним, оплакивайте, отпевайте или что вы там хотели, но через полчаса тело должно быть упаковано в мешок и лежать на площадке. Не будет — не обижайтесь.

Натаха и Сэкиль встали и пошли за мной.

— Редяной ад? — спросила азиатка.

— А куда ещё?

— Ох… — поёжилась Натаха. — Пойду напялю на себя чего-то.

«Ледяным адом» мы назвали этаж, где по каким-то неизвестным причинам холодно, как в жопе Деда Мороза. Когда мы туда заглянули, у меня аж яйца втянулись внутрь. Ловить там было нечего, Сэкиль тут же заявила, что у неё сейчас соски с сисек отломятся, и мы свалили. В общем, если нужен морг, то ничего лучше не придумать.

Я просто натянул три футболки одна поверх другой, потому что больше никакой одежды у меня нет. Рубаху, и ту чёртов Стасик испортил. Запасливая Натаха надела свою бронежилетку. Азиатка дополнила туалет парой шарфиков и изящными перчатками. Охренеть мы полярники.

Безголовое тело нам, брезгливо отворачиваясь, притащили местные чмыри Андрей и Валера, достаточно убогие, чтобы слушаться Стасика. Его замотали в одеяло и перевязали разодранными на полосы простынями.

— Я возьму, — решительно сказала Натаха и, коротко хэкнув, взвалила труп на плечо.

К концу спуска по лестнице она побагровела лицом, как свёкла, и дышит с присвистом, но от помощи отказывается. У Сэкиль в кои-то веки хватает такта её не подначивать.

Дверь покрыта инеем и примёрзла, но к этому мы готовы. Пара ударов Натахиной суперкувалдой по углам косяка, и я, обхватив ручку отобранным у Сэкиль шарфиком, открываю вход в морозную темноту. С шарфиком — это уже горький опыт, в прошлый раз клок кожи оставил на ручке. Не ожидал.

— Оу, сюка, как писидеси хородно!

Согласен. Аж в зобу дыхание спёрло.

— Куда его? — мрачно спросила Натаха.

— Давай, вон, на кровать.

Кровать без матраса и белья, но ему-то пофиг. Под весом тела сетка морозно хрустнула. А за спиной громко хлопнула дверь.

— Блядь! — с чувством сказала Натаха, разом потеряв свой торжественный похоронный настрой.

Входная дверь закрыта. В свете фонарика Сэкиль мы пытаемся её открыть — чёрта с два. Замка с этой стороны нет, был ли с той — я не помню. Удары кувалды, нанесённые Натахой, оставляют невнятные вмятины, сама дверь даже не колышется.

— Оу, какая падра? — риторически спрашивает азиатка.

Да уж, не сквозняком же её закрыло? Нет тут сквозняков. А вот холод есть. И вот сейчас перед закрытой дверью он чувствуется как-то особенно сильно.

— Бегом! — скомандовал я и ломанулся по коридору вперёд.

Тонкая подошва спортивных туфель создаёт ощущение бега босиком по льду. Коридор тёмен и пуст, двери комнат закрыты.

— Здесь должна быть!

— Так ты к чёрному ходу бежал, Кэп? — догадалась Натаха.

Вот же тётка — побежала за мной, даже не спросив, куда и зачем. От двери, за которой такое, кажется, близкое спасение… Сэкиль-то наверняка сразу сообразила, что к чему, и что эту дверь мы хрен вышибем. Тот, кто нас закрыл, наверняка об этом позаботился.

— Сейчас, сейчас… — бормотала Натаха. — Блин, Сека, да свети ты нормально, не тряси фонарик!

— Руки дрозат! Хородно, брять! Примерзра узе к нему…

— Кэп, тут нет двери!

— Уверена?

— Как в своей жопе.

— Оу, такой зопе надо верить! — не удержалась синеватая уже Сэкиль.

— За мной! Хватайте стулья из комнат и бегом!

Женщины, не стали спрашивать, где я собрался на них сидеть, — прихватили по стулу и побежали за мной. Я тащил сразу два.

— Мусоропровод, Кэп?

А вот тут Натаха сообразила быстрее и сразу кинулась, чертыхаясь и обжигаясь о ледяное железо, откручивать гайки ревизионного лючка. А я с размаху навернул стулом об угол. Ещё раз, и ещё — пока он не разлетелся на палки. Азиатка последовала моему примеру — завизжала «Ки-и-ия!» шарахнула стулом об пол.

Чтобы развести огонь, пришлось пожертвовать чистым листом для рукописи — это быстрее, чем строгать щепки из крепкой мебельной древесины. Хорошо, что мебель тут деревянная, а не из прессованного говна с опилками. Закрытая дверь мусоропроводного тупичка обеспечила небольшой объём, который легко прогреть, а через трубу мусоропровода вытягивает дым. Пока костёр разгорался, я стащил всю мебель, до которой успел дотянуться, и теперь у нас даже есть по стулу, чтобы сидеть вокруг костра.

— Ноги поднимите с пола, отморозите, — сказал я.

— Я узе не сюствую, — пожаловалась Сэкиль.

Ещё бы. В мороз нет обуви хуже кед.

— Разувайся и давай сюда ноги.

Да, белые ледышки.

Я аккуратно их растёр и засунул стопы себе под майку, чуть не взвыв от ледяного прикосновения.

— Корет!

— Пусть колет, это хорошо. Это кровообращение восстанавливается. Натаха, ты как?

— Руки поморозила об ключи. Но это ничего, это я сама. Давай, грей лытки этой бесстыжей.

Натаха надулась и сунула руки себе под мышки крест-накрест.

— А сто сразу «бесстызая»? — спросила с невинным видом Сэкиль. Отогревшиеся пальчики ног стали щекотно прихватывать меня за живот.

— А то, — буркнула женщина, — я же вижу, что ты к Кэпу так и липнешь.

— Не у всех зе есть Васятка.

— Но-но, — смутилась Натаха, — у меня, знаешь, кавалеров не вагон. Выбирать не приходится.

— А у меня вообсе нет! Все думают, сто я зенсина Кэпа. А Кэп трахает негритянку, которая пытается нас убить.

— Убить? Негритянка? — растерялась Натаха.

— Сэкиль решила, что Константина убила Абуто, — пояснил я, давно продумав эту идею, — и это его кровью залита комната. Поэтому в душевой крови не было. А если кровь его, то Абуто, скорее всего, жива. А раз жива — то скрылась. А раз скрылась — то что-то нехорошее задумала. А раз так — то и дверь тоже она захлопнула. Гипотеза, не умножающая сущности.

Азиатка закивала, подтверждая.