Чарльз Плэтт - Человек из кремния

— Моя дочь, Юми, — Готтбаум сопроводил представление небрежным, резким жестом. — Юми, это — человек из лаборатории; приехал для беседы со мной. — Он стоял над ней, явно ожидая ее ухода.

Бейли вдвинулся между ними.

— Добрый день, — сказал он. — Меня зовут Ричард Уилсон. Рад знакомству.

Она поднялась. Одета она была в белую "крестьянскую" блузу и рукодельную, до лодыжек длиной хлопчатобумажную юбку. Она рассеянно теребила ткань, и Бейли отметил, что ногти у нее обкусаны чуть ли не до мяса.

— Здравствуйте, — почти шепотом сказала она.

— Надеюсь, я не испортил вам день?

— Нет. Вовсе нет. — Она быстро взглянула на Готтбаума и снова перевела взгляд в сторону Бейли. — Если у вас что-нибудь не для посторонних, или…

— Да уж, Юми, прошу тебя. — Готтбаум сжал губы; судя по всему, он и не старался скрыть нетерпение.

— Возможно, мы еще увидимся, — сказал ей Бейли. Она как-то непонятно задевала (struck) его — не только ее скромно, по-детски, красивое лицо, но само ее присутствие. Она была застенчива, и, очевидно, во всем беспрекословно подчинялась отцу, но в то же время где-то обособлена, непоколебимо поддерживая это разделение (подчеркивая свою отделенность от отца?).

Она подобрала со стола пару бумажных тарелок и, низко склонив голову, вышла за дверь. Последовало краткое журчание воды, затем дверь закрылась, и наступила тишина.

Готтбаум указал Бейли на освободившееся кресло.

— Садитесь. Вы удовлетворены ответом на I вопрос?

Бейли сел в кресло, положив на стол перед собой компад и папку с описанием проекта. Хорошо бы Готтбаум перестал форсировать…

— Я так понимаю из вами сказанного, — ответил он, — у Хортона столько друзей в Пентагоне, что проекту и не нужно было давать за эти 30 лет какие-нибудь результаты. Знаете, что-то с трудом верится.

Старик без всякой веселости рассмеялся.

— Не нужно, Уилсон. Результаты — не надувательство. С самого начала тысячелетия упадок и экологические кризисы нашего века вновь вернули нас в годы Рузвельта. Bailouts and buyouts. Прогресс движется вперед в лучшем случае черепашьими шагами; надежды на будущее уменьшаются пропорционально. Частная индустрия больше нигде никакой роли не играет, и дело обороны — не исключение. Все вершит одна большая правительственная бюрократия, со всей бюрократической тупостью, и люди наподобие Хортона прекрасно умеют этим пользоваться.

Бейли неспешно кивнул, начиная наконец понимать, что же такое есть этот Готтбаум. Он побарабанил пальцами по компаду.

— Я по пути сюда навел кое-какие биографические справки, — сказал он, выбирая шрифт. Экран засветился. Вы не возражаете?

Готтбаум выжидательно пожал плечами.

Бейли вызвал на экран текст.

— Родились вы в 1950-м, стало быть, в 60-х были тинэйджером… Студент-радикал?

— Нечто вроде, — буркнул Готтбаум, откидываясь на спинку кресла. — Ну, держались мы в [?] несколько дней, швырнули несколько булыжников да бутылок… Это имеет отношение к делу?

— Я только хочу получить полную картину, — сказал Бейли. — Видите ли, с точки зрения современности, для любого из моего поколения те времена — синоним анархии.

Глаза Готтбаума сузились.

— Не было никакой анархии. Было всего лишь немного больше свободы.

— Вот как? Что ж. После того, как вы — в 1975-м получили звание доктора [Ph.D]…

— Судя по всему, сейчас вы помянете мой компьютерный вирус.

— Именно так. Я знаю, что ваш вирус полностью вывел из строя сеть mainframes, какими тогда пользовались.

— Просто шалость, — сказал Готтбаум, уже несколько запальчиво. — Вирус ничего не повредил, не потер ни одного файла, не исказил никаких данных!

Сеть вполне можно было восстановить и запустить снова, если бы несколько [?] не запаниковали.

— Эта ваша шалость сегодня называлась бы государственным преступлением, — заметил Бейли. — Но в те времена, наверное, на было законов, предусматривающих такие вещи. Что ж, пойдемте дальше. В 1985-м вы открыли собственное дело микрокомпьютеры — и стали миллионером.

Готтбаум выказывал не больше дружелюбия, чем прежде. Он сцепил перед собой на столе тонкие свои, длинные пальцы.

— Вы упустили, что несколько лет до этого я занимался интенсивными исследованиями, что позволило впоследствии выбить из игры всех конкурентов — как наших, так и японских; в остальном же все верно. Но к чему вы все это?

— А вот к чему. Вы росли в эпоху узаконенного беззакония. Люди нарушали тогда законы на каждом шагу и даже богатели в процессе нарушения. Сегодня, благодаря централизованному правительству и плановой экономике, обстановка контролируется, и алчность не правит обществом, как раньше, и никто не останется обойденным. Но для вас все это — из-за воспитания — лишь только большая, тупая бюрократия.

У Готтбаума дернулась щека. Губы его чуть заметно зашевелились, точно желая сказать что-то в ответ. Но, о чем бы он ни думал, он, видимо, решил держать свои мысли при себе.

— Я уж давно выучен, — сказал он, — не спорить на эти темы. Пустое сотрясение воздуха. — Тон его не допускал ни малейшей возможности возврата к теме.

Бейли был сбит с толку. Ведь было такое впечатление, что старик вот-вот начнет колоться!

— Это очень плохо, — сказал он.

Готтбаум встал.

— Вернемся же к делу. Минуту. — Он подошел к бежевому металлическому шкафчику — на новенькой полировке не было ни единой пылинки, точно его только что распаковали. — Вы знаете, что это?

Бейли прошел к нему.

— Похоже на Pollenz T — пять-двадцать.

— Совершенно верно. Внутри этой маленькой коробочки содержатся 32.768 сопроцессоров и 520 терабайт молекулярной памяти. А это — полквадриллиона adresses.

— Но я не вполне понимаю…

— Я как раз отвечаю на ваш второй вопрос, — с нетерпением сказал Готтбаум, точно это разумелось само собой.

— Понимаете ли, Уилсон, несмотря на все правила и весь протекционизм, у нас до сих пор каждые 15 лет появляется целое новое поколение компьютерной техники. Да и старая перестраивается. Gallium arsenide заменил кремний, и теперь на очереди квантовая электроника. И такого природа уже не может сделать. Природа — эволюционна и вынуждена жить со всеми своими ошибками. Однако мы всегда можем покончить с делом, чтобы начать его сначала. Мы можем быть революционными.

А на этот счет, вспомнил Бейли, в документации по "ЖС" уже что-то было.

— Вы говорили, однажды мы откроем настоящий искусственный разум — возможно, скопируем мозг. Именно это позволит нам претворять в жизнь революционные усовершенствования?

— Я говорил лишь, что мы сможем этого достигнуть.