Роберт Сильверберг - Железная звезда

Писарро запустил пальцы в бороду:

— Нет!

— Почему ты так думаешь?

— Потому что правитель согласился принять крещение только после того, как мы приговорили его к смерти. Он стоял у нас на пути, разве не понимаешь? Он нам мешал! И мы от него избавились. Сам он никогда бы не обратил свой народ в истинную веру. Вот почему мы убили его. Но мы не хотели убивать его душу, как собирались убить тело, а потому сказали: «Послушай, Атауальпа, мы собираемся казнить тебя, но если ты примешь крещение, то мы тебя просто быстро задушим, а если нет, то сожжем живьем и смерть твоя будет медленной». Конечно, он согласился на крещение, и мы задушили его. А что поделать? Он должен был умереть. Конечно, мы знали, что он не обрел истинной веры и в душе остался таким же язычником. Но все-таки он умер христианином.

— Кем?

— Христианином! Христианин! Тот, кто верит в Иисуса Христа, Сына Божьего!

— Сын Божий. — Сократ казался озадаченным. — А христиане верят и в Бога тоже или только в его сына?

— Ну ты и глуп!

— Не буду отрицать.

— Есть Бог Отец, Бог Сын, и еще Святой Дух.

— Ага, — кивнул Сократ. — И в которого из них верил твой Атауальпа, когда вы его задушили?

— Ни в одного.

— И все же он умер христианином? Не веря ни в одного из твоих трех богов? Как это понимать?

— Он же был крещен, — Писарро начал раздражаться. — Не все ли равно, в кого он верил? Священник окропил его водой! Священник произнес нужные слова! Если обряд проведен правильно, то душа спасена независимо от понимания и веры! А как крестят детей? Младенец ничего не смыслит и ни во что не верит — но становится христианином, когда вода касается его!

— Многое из твоих слов загадка для меня, — сказал Сократ, — Но я понимаю, что ты считал убитого правителя не только мудрым, но и благочестивым, потому что он был омыт водой, как того требуют твои боги. Значит, ты убил доброго правителя, которого после крещения приняли твои боги. Мне это кажется дурным поступком. И значит, здесь вовсе не то место, куда добродетельных людей посылают после смерти. Так что или я и сам недобродетелен, или не понимаю ничего в этом месте и в причинах нашего здесь появления.

— Черт побери, ты хочешь свести меня с ума? — рявкнул Писарро. Он выхватил шпагу и яростно рассек воздух. — Если ты не заткнешься, я покрошу тебя на кусочки!

— О-о, — протянул Таннер. — Это уже чересчур для диалектической беседы.

— Друг мой, у меня и в мыслях нет раздражать тебя, — мягко сказал Сократ. — Я просто пытаюсь разобраться.

— Ты глупец!

— Несомненно, так оно и есть, я уже признавал это несколько раз. Что ж, если хочешь пустить в ход свой меч — давай. Но не думаю, что у тебя получится.

— Катись ко всем чертям, — проворчал Писарро. Он посмотрел на шпагу и покачал головой. — Нет. Ничего не выйдет. Пройдет сквозь тебя, как сквозь воздух. А ты будешь стоять и смотреть, как я пытаюсь тебя проткнуть, и даже глазом не моргнешь. Правильно? — Он вновь покачал головой. — Нет, ты не глуп. Ты споришь как самый умный монах из всех, кого я когда-либо знал.

— Я действительно глуп, — сказал Сократ. — Я знаю ничтожно мало. Но всегда стремлюсь глубже познать мир или хотя бы постичь что-то в себе самом.

Писарро пристально посмотрел на него:

— Нет. Меня не проведешь. Старик, я немного разбираюсь в людях. Я понял твою игру.

— Что же это за игра, Писарро?

— Я вижу твое высокомерие. Вижу, что ты считаешь себя величайшим мудрецом в мире, призванным ходить и поучать жалких драчливых дурней вроде меня. Ты выставляешь себя глупцом, чтобы обезоружить своих противников, а потом унизить их.

— Один — ноль в пользу Писарро, — сказал Ричардсон. — Он таки заметил уловки Сократа.

— Может, он читал Платона, — предположил Таннер.

— Писарро не умел читать.

— То было раньше. А мы говорим о сейчас.

— Невиновен, — тоном судьи провозгласил Ричардсон. — Дело только в его крестьянской проницательности, и ты это прекрасно знаешь.

— Да это я так… — Таннер подался вперед, вглядываясь в голокамеру. — Боже, как удивительно наблюдать за их спором! Они кажутся совершенно настоящими.

— Так оно и есть.

— Нет, Писарро, я отнюдь не мудр, — сказал Сократ. — Но даже при всей своей глупости я могу быть не самым последним из мудрецов.

— Так ты думаешь, что умнее меня, да?

— Откуда мне знать? Сначала расскажи о своей мудрости.

— Я достаточно умен, чтобы начать жизнь свинопасом, а закончить наместником Перу.

— О, тогда ты, должно быть, очень мудр.

— Думаю, да,

— Но ты все же убил мудрого правителя, ибо он был недостаточно мудр, чтобы поклоняться Богу так, как ты хотел. Мудро ли ты поступил, Писарро? Как народ воспринял известие об убийстве своего правителя?

— Они подняли мятеж против нас. Разрушили собственные храмы и дворцы, и спрягали от нас золото и серебро, и сожгли мосты, и ожесточенно бились с нами.

— Как ты думаешь, а не лучше ли было не убивать его? Он мог быть полезным.

— В конце концов мы покорили их и обратили в христианство. А именно этого мы и добивались.

— Но этого же можно было добиться и другим, более мудрым способом?

— Возможно, — нехотя признал Писарро. — Но у нас, так или иначе, все получилось. А это главное, согласен? Мы справились с задачей, пусть даже был лучший способ. Это ангелы делают все идеально. Мы же не ангелы, но добились того, чего хотели, и да будет так, Сократ. Да будет так.

— Похоже, ничья, — заметил Таннер.

— Согласен.

— Великолепная игра!

— Интересно, кого бы пустить в нее играть следующим? — промолвил Ричардсон.

— Интересно, как это можно использовать, если отбросить в сторону игры? — откликнулся Таннер.

— Позволь мне рассказать один случай, — попросил Сократ. — Однажды Дельфийский оракул сказал моему другу: «Нет никого мудрее Сократа». Но я очень сомневался в справедливости этого утверждения. Меня удивили эти слова, которые, как я знал, были очень далеки от истины. И я решил поискать человека намного умнее меня. Жил в Афинах политик, известный своей мудростью, и я пришел к нему и задал множество вопросов. Послушав его, я пришел к выводу: хотя многие люди, и особенно он сам, считали этого политика мудрецом, он отнюдь не был мудр. Он только мнил себя мудрецом. И я понял, что, вероятно, более мудр, чем он. Ни он, ни я не знали ничего действительно стоящего. Но он не знал ничего и думал, что знает. Я тоже ничего не знал, но не считал себя сведущим. И хотя бы в этом я был мудрее: я не думал, что знаю то, чего не знал.