Циклы "Антимир-Восточный конвой-отдельные романы.Компиляция.Книги 15. Романы-16 - Владимир Дмитриевич Михайлов

нее — неизвестно перед кем, но ответственность, как за существо, данное ему и близкое ему и необходимое ему во всей жизни, сколько бы ее ни оставалось… Он изумился внезапному ощущению, и испугался его, и подумал, что если бы это Ева лежала, то он — нормальный, здоровый и ко многому привыкший человек, — пожалуй, тоже сошел бы с рельсов — не так, наверное, но сошел бы…

Сам того не сознавая, он все эти секунды, пока такие мысли проносились в голове, а импульсы — в сердце, смотрел на Еву в упор, крепко схватив ее за плечи — и она смотрела на него и, видимо, понимала и читала нечто в его глазах, потому что умолкла и тоже только смотрела… Громкий звук, донесшийся из прихожей, заставил их опомниться. Милов мгновенно оказался у двери, в руке его как-то сам собой возник пистолет. Опасности не было: это Граве, потерявший сознание, упал, опрокинув столик с телефоном, валявшийся теперь рядом. Ева подбежала, встала на колени около упавшего.

«Так или иначе, — думал Милов, глядя на ее узкую спину и светлые, уже высохшие волосы, — свое дело я, кажется, благополучно провалил. Были известны два звена цепочки — и вот они, одно за другим, ликвидированы. Куда шла цепочка дальше — у меня лишь слабые представления, да и у всех наших… Да никто не давал мне полномочий идти дальше: цепочка-то вела наверх, тут, наверное, нужен работник с другим статусом. Значит, программа теперь выглядит так: доставить Еву домой — хоть одно благое дело будет сделано, Граве отвезти в какое-нибудь медицинское учреждение, думаю, что они и в такой неясной обстановке должны действовать, а самому потом спешить в Регину, их столицу, и оттуда доложить, что и как, — ну, а там уж как прикажут. Да, ничего лучшего сейчас не придумать. Только не ввязываться ни во что: вовсе это ни к чему… А дальше?» — эта мысль, собственно, касалась уже одной только Евы, все хлопотавшей возле Граве. «Не знаю, как дальше, не знаю… Может быть, ничего и не случится — хотя уже нельзя будет жить так, как будто ее не было на свете… Не знаю, жизнь покажет».

— Думаю, надо поторопиться, Ева, — сказал он.

— Мне никак не удается…

— Ничего. Тут нужно время.

Милов нагнулся, не без усилия поднял Граве с пола и взвалил себе на спину. Что-то осталось в руке, вроде тряпочки, он сунул это в карман, не думая, машинально, из привычки не бросать ничего на пол. Ева отворила выходную дверь, придержала ее, Милов вынес Граве. Дверь мягко защелкнулась за спиной. «Рыбки теперь передохнут», — вдруг почему-то подумал Милов и даже пожалел их, как будто рыбки станут единственными жертвами происходившего. Ева шла впереди, Милов тяжело спускался вслед — веса в Граве было куда больше, чем в женщине. Внизу по-прежнему никого не было, только на втором этаже приоткрылась и тут же захлопнулась дверь. Ева открыла заднюю дверцу машины, потом, обойдя ее, — противоположную и помогла втащить и уложить Граве на сиденье. Снова обойдя машину, заметно припадая на ногу, прежде чем сесть, она остановилась рядом с Миловым.

— Дан…

— Ева?

— Странно, правда? И неожиданно…

Ему не надо было объяснять, что это сказано не о Лили, и даже не обо всем том, не вполне понятном, что происходило нынче в городе и вокруг него.

— Ева, я…

— Да. Я ведь поняла.

— Но если бы вы не сказали там, я бы не понял — о себе…

— Не надо объяснять, — сказала она.

— А мне надо, — сказал он. — Только не сейчас. Что с ногой?

— Посмотрим потом. Терпимо.

В машине он спросил:

— К вам домой?

— Да, — сказала она, помедлив. — Наверное, да.

Он включил мотор.

До перекрестка доехали беспрепятственно. Там, однако, пришлось уменьшить скорость: за то время, что они провели у Граве, на пересечении улиц собралось довольно много людей — с дубовыми листьями и без них, вооруженных и безоружных, молодых и пожилых; общим для них было, пожалуй, выражение лиц — какое-то мрачное ожидание читалось на них. Людей пришлось едва ли не расталкивать машиной — дорогу уступали неохотно, в самый последний миг. Милов спросил негромко:

— Где пистолет?

— В сумочке.

— Выньте и держите на коленях. Прикройте хотя бы платочком…

— Вы чего-то всерьез боитесь?

Милов пожал плечами.

— Город без энергии — это неспроста. Обычную аварию давно бы уже устранили. Боюсь, кто-то разыгрывает тут пьесу во многих действиях. Это уже не просто вспышка негодования фермеров и не только выступление в защиту природы. Слишком чувствуется организация. Жаль, я не очень ориентируюсь в намурийских проблемах. Может быть, вы просветите невежественного туриста? — Он наконец выбрался из сутолоки и прибавил газу.

— Бросьте, Дан, — сказала Ева. — Я ведь не спрашиваю, кто вы такой и зачем оказались здесь: наверное, вам не нужно, чтобы я спрашивала. Но и дурочкой считать меня не надо.

— В этом неповинен. И если вам так показалось — простите.

— Прощаю. Здешние проблемы? Да самые обычные. Намуры и фромы. Демократы и консерваторы, а у власти — либералы. Внешние долги: нечем платить проценты, конкурентоспособность падает. И, конечно, экология…

— Не знай я, что вы врач, принял бы за политического обозревателя.

— У нас дома только и говорят, что о политике и экономике.

— Понятно. И оппозиция правительству сильна?

— Не сказала бы. Она стоит на таких крайних позициях, что на выборах…

— А если без выборов?

— То есть как это?

— Да очень просто. Масса может всколыхнуться по любому поводу, для всех вполне приемлемому. Но ее всегда умели поворачивать в нужную сторону так, что она этого и не замечала… А тогда события могут принять такой оборот, что сделаются опасными не только для Намурии, но для всех — для нас, для вас…

— Ну, мы-то далеко, — сказала она. — За океаном.

— Что теперь океан?.. Да и разве все ваше за океаном? А дети?

— Да, — помедлив, сказала она. — Вы правы. Дети. Нет, Дан, я не поеду сейчас домой — передумала. Мне нужно в Центр. К ним. Тем более, что Карлуски погиб. Так что выезжайте на проспект, и — прямо, пока сумеем. Главное — выскочить на шоссе.

— Ваше слово — закон, — согласился он. — И Граве там пристроим, кстати. Только надо бы где-нибудь заправиться — едем на остатках…

— Направо и еще раз направо, — сказала она.

— Спасибо, мой штурман.

На проспекте прохожих стало намного больше, и с первого взгляда можно было подумать, что все в порядке; однако в отличие от хаотического движения людей на улицах