Журнал «Если» - «Если», 2003 № 12

Еще один сюрприз Матвей обнаружил в ванной комнате. Точнее говоря, Матвея поразила даже не сама комната, сколько зеркало над умывальником. Зеркало было двухсторонним, и почти сразу Кожанкин заподозрил, что здесь также не обошлось без фокусов. Он начал рассматривать зеркало со всех сторон, и фокус действительно скоро обнаружился. Задняя сторона зеркала была более темной и мутной, но главная изюминка заключалась в том, что зеркальная поверхность отражала не ванную комнату, а просторное незнакомое помещение с резными балкончиками под потолком, с высокими черными колоннами. И сам он стоял посреди этого зала — все с той же трехдневной щетиной на щеках, с легкой ссадиной на лбу. А еще в облике Кожанкина наблюдалось нечто странное. Это сложно было описать словами, но имелось какое-то едва уловимое несоответствие. То ли отражение его не так улыбалось, то ли таилось в глазах двойника нечто инородное, пугающее.

Вращая зеркало, Матвей еще долго вглядывался в видимое. В волнении покидал ванную комнату и снова возвращался. Он никогда не считал себя красавцем, однако все-таки верил, что в облике его присутствует нечто исконно мужское, отдающее старорежимным благородством. С чего бы еще сельчане выбрали его председателем? Оно конечно — председательствовать тогда мало кому хотелось, но ведь никто не предложил, к примеру, того же Саньку Губошлепа! Кроме того, был Матвей человеком разносторонним — любил рыбалку, рассуждал о политике, читал местную периодику. А еще Кожанкина волновали кризисы. В первую очередь, тревожил кризис театрального искусства, во вторую — кризис российского хоккея. То есть в театрах ему бывать не приходилось, а вот за хоккейными состязаниями он следил с большим вниманием. Саньке же было плевать и на театр, и на хоккей. Да и нос у Саньки был не по годам пористый, рожа поражала обилием фиолетовых пятен, половина зубов была безнадежно испорчена. А все, конечно, от пьянства. То есть Матвей тоже пил, но, как он считал, весьма умеренно. «Только по праздникам», как говаривают иные мужчины. А вот Санька пил без всяких календарей. Пил, когда мог и когда были в наличии деньги.

Кожанкин продолжал всматриваться в зеркало, и ему начинало казаться, что о чем-то важном он уже догадывается. И все же озарение не приходило. Пугливые мысли только касались его макушки и тут же отлетали прочь. А ведь смотритель тоже говорил что-то такое про зеркало, но что именно — Матвей никак не мог вспомнить.

От всего этого впору было свихнуться, и Кожанкин успокаивал себя тем, что каждый день съедал из холодильника что-нибудь новенькое, благо продукты появлялись в завидном количестве и неведомо откуда. При этом ничто не скисало и не портилось, а недоеденное накануне удивительным образом исчезало.

Засыпая по вечерам, Матвей внушал себе, что никакого бункера нет и в помине, что в действительности он всего лишь спит и видит один затянувшийся сон. Отчаянно хотелось проснуться, однако пробуждение не наступало.

Догадка явилась не сразу.

Все произошло после того, как однажды утром Матвей Кожанкин, наскоро ополоснув лицо и сделав зарядку, прошелся тряпкой по немногочисленной мебели бункера, а заодно обмахнул веничком черный шар. Такое случалось с ним нечасто, но так уж вышло, что здесь, под крышей бункера, ему захотелось вдруг уюта и чистоты, захотелось мало-мальского порядка. Дома, когда выпадало подобное настроение, Матвей чистил зубы и протирал поверхность стола скомканной газетой. Порой доходило до того, что он появлялся во дворе и начинал воспитывать скучающих малолеток. Рассказывал им про старые времена, про демонстрации и субботники. Вот и в этот день он долго и с удовольствием обрабатывал веником черный шар, а во вращающиеся шестерни вылил добрую половину масленки.

Этим же вечером телеэкран вновь продемонстрировал ему картины жутких разрушений. Страшные ураганы промчались по планете, вызвав опустошение сразу в нескольких странах. Рухнуло наземь около полусотни гражданских самолетов, погиб урожай зерновых на Украине, а очередная война, которую попытались развязать США в какой-то маленькой африканской стране, захлебнулась из-за смерчей, уничтоживших разом несколько эскадрилий. Дрожащим голосом диктор сообщил, что, угодив в шторм, утонул и любимый авианосец США «Гарри Трумэн».

Трумэна, сжегшего некогда Токио и население Хиросимы с Нагасаки, Кожанкину было не жаль, а вот иные разрушения заставили его поежиться. Не подлежало сомнению, что планета переживала очередной катаклизм. Сбывались прогнозы вечно недовольных экологов, а беснующиеся пессимисты вновь потрясали кулаками, хором обещая гораздо худшие времена. Странное дело, но даже отражение в зеркале пыталось показать Матвею кулак. Свои собственные руки он волевым усилием спрятал в карманы. Отражение подчинилось, но как ему показалось, с очень большой неохотой.

Как бы то ни было, но спал Матвей на этот раз беспокойно — часто вздрагивал во сне, то и дело поднимал голову, застывшим взором вглядываясь в близкую стену. От непривычных мыслей его бросало то в жар, то в холод. Хотелось на воздух — под открытое небо, но об этом приходилось только мечтать. Уже под утро Матвею приснился короткий и чрезвычайно неприятный сон. Черный огромный шар крутился в полумгле перед глазами Кожанкина, а бывший председатель силился его остановить. Шар был жутко тяжелым и никак не желал подчиняться. Это выводило Матвея из себя, и он бил по упрямому шару кулаками и ногами, бодал его головой. Уже в момент пробуждения, обессилев от бесплодных попыток, экс-председатель набрал полную грудь воздуха и что есть сил дунул на шар. Черная поверхность пошла рябью, что-то в ее многочисленных складках радужно заискрило. А в следующий миг Матвей с ужасом осознал: причина многочисленных жертв, наводнений и землетрясений крылась отнюдь не в природных катаклизмах. Причиной всех бед был он — Матвей Кожанкин, волею судьбы заброшенный в этот чудовищный подвал…

К серии экспериментов он подошел по-возможности осторожно. Для начала следовало выдумать что-нибудь простенькое, не влияющее прямым образом на черную махину шара. Основательно поломав голову, Матвей в конце концов ограничился тем, что как следует протер висящий в углу запыленный прожектор. В самом деле, свет — это только свет, и Матвей надеялся, что последствий не будет вовсе. Увы, он ошибся. Результат не заставил себя ждать, и об усилившейся активности солнца разом заговорили все каналы телевидения. На какую бы точку глобуса ни указывал палец Матвея, всюду наблюдалось одно и то же. По словам взволнованных дикторов, практически во всех регионах планеты температура воздуха успела превысить рекордные отметки. Люди получали солнечные ожоги, от жары теряли сознание, падали прямо на улицах. В Египте, Иране, Турции и Испании правители даже вынуждены были ввести чрезвычайное положение, отменив все работы под открытом небом. Таким образом они старались хоть как-то приуменьшить вред, наносимый лучами обезумевшего светила.