Виктор Гончаров - Межпланетный путешественник

Андрей стал хорошо понимать эту радиакцию: мозг, взбудораженый кошмарным обществом, работал интенсивней, и что было невозможным раньше, стало возможным теперь. В то время, как чудища совещались друг с другом посредством знаков, писка, ворчания и рева, Атава излучал, излучал:

— Андрей! Андрей!.. Слушайте! Слушайте!.. Ночью с Земли отозвали всех для защиты границ "системы"… Остался один я и мой помощник… Враги — не знаю, как — прорвались через наши заставы, и часть из них, обманув мое внимание, прошла мимо земных заградителей, сюда к психомагниту… Мой помощник убит, я в плену… "Они" хотят заставить меня об'яснить им механизм магнита, чтобы, зарядив его мозгом моего помощника, начать истребление "сосиалей" с тыла… Спасайтесь, спасайтесь!.. Бегите к своей "сигаре" и улетайте от нас… Я не думаю, чтобы погибла наша "система"; еще будут бои; может быть, они уже идут, но я то погиб наверняка… Спасайтесь, Андрей! Спасайтесь, друг!..

"Мне-то спастись — не штука. — подумал Андрей, — а вот как тебя прихватить с собою?" И понатужившись сконцентрировал внимание на ответе:

— Я здесь. Вижу вас, Атава, и этих эфиопов. Мужайтесь!

Атава сразу поймал ответ, весь засиял радостный, хотя радоваться как будто бы и нечему было…

Мерзкая компания, очевидно, договорилась: запищали, заверещали, взревели: захлопали лапами, клешнями, клювами… Одним словом, почувствовали себя совсем дома.

Атава умолк. Андрей забеспокоился: вся группа направилась к дверям, около которых притаился он за вазой. Шесть нелепых существ остались лишь около "сосиаля". Их Андрей сейчас же окрестил, исходя из сходства, правда, весьма отдаленного, с тем или другим животным: краб, паук, жаба, носорог, а для двух, не напоминающих собой никого из животных, дал название: кикимора и шишига. Что-либо более безобразное, чем эти двое, трудно было и вообразить!.. — "Кикимору" можно было назвать летучей мышью, так как у нее были перепончатые крылья, но она напоминала собой и зонтик, и ведро, и корявый пень, и еще добрый десяток предметов… Достаточно сказать, что у нее были три головы и все разные!.. "Шишига" — эта была попроще: она имела такие же крылья-перепонки, штук сорок ножек, но ни одной головы; видом своим — издалека — она походила на дымовую трубу, обросшую глистами…

К счастью, — Андрея не заметили. Шумливая ватага проплелась, проковыряла, пропрыгала мимо него, скрывшись за дверьми.

Но не успел он перевести облегченного вздоха, как около вазы очутился "носорог", который зашел, невидимый, сбоку, держа в лапах какой-то инструмент…

Андрей юркнул в сторону, выдав себя остальным пяти… "Носорог" завертел ручку своего оружия. У Андрея, помимо его воли, задергались в судоргах руки и ноги.

— Не бойтесь, — крикнул Атава, не обнаружив большого удивления при виде комсомольца, — на вас его ружье слабо действует! У вас другая организация нервной системы!..

"Носорог" кончил плохо: Андрей опрокинул на него тяжелую мраморную вазу… В тот же миг Атава, как был связанный, взмыл кверху, совершенно неожиданно для карауливших его врагов. Они растерялись, не зная на кого обрушиться. Впрочем, тотчас же "кикимора" и "шишига" развернули перепопчатые крылья и подпрыгнув зигзагами понеслись за Атавой. Остальные бросились к стене и вооружась обернулись к Андрею.

Помня слова Атавы о своей иной нервной организации, Андрей смело перебежал широкий зал, хотя и не совсем слушались его конечности.

Над головой завязалась неравная борьба: связанный Атава с большим трудом избегал цепких крючьев преследователей. Зато Андрей быстро расправился со своими, в сущности, беззащитными врагами: несмотря на внушительные размеры, тела их были крайне мягки и податливы. Крабу он в жаркой схватке сразу оторвал обе клешни, пауку переломал все ноги, а жабенка просто расплющил.

"Кикимора" и "шишига" до того увлеклись преследованием, что не видали бесславной гибели своих товарищей. Андрей успел изломать все ружья и крепко припереть единственные в зале двери, когда те одумались. Но уже было поздно. Убедившись, что их оружие испорчено, летуны устремились к дверям… под громкий смех комсомольца… С жалобным писком повернули обратно. Как гигантские летучие мыши, заметались под высокими сводами зала.

Пока Андрей освобождал "сосиаля" от пут, тот обратился к потолку с речью, — писком и верещанием, — увещевая врагов сдаться. Не тут-то было! И слушать не хотели!.. Тогда комсомолец принялся за увещевание… метко попадая в упрямцев обломками вазы. Это подействовало. Цепи, снятые с Атавы, пригодились.

— А дальше что? — спросил Андрей. Атава вместо ответа обнял его крепко, сверкая увлажнившимися чудными глазами, а потом прибавил, растроганно:

— Мне с вами и умереть приятно!..

— Умереть?! Благодарю вас, не желаю… — рассмеялся Андрей на неожиданную экспансивность друга. — Смерть в одиночку, вдвоем или втроем — одинаково некрасивая история…

Атава на это ничего не сказал, лишь ближе прижался, лаская любовным взглядом.

— Батюшки! Совсем по-женски! — притворно испугался комсомолец и вспомнил вдруг свои размышления перед сном и свой вопрос:

— Где же женщины?

Но обстановка опять заставила этот вопрос отложить: шумно приближалась разноголосая ватага. Пленники, встрепенувшиеся, вздумали было запищать навстречу, но угощенные недвусмысленным жестом Андрея проглотили язык. Надо было на что-нибудь решиться. Атава безнадежно качал головой. Зал не имел других выходов, кроме того который был уже забаррикадирован Андреем.

— А через окно?! — предложил комсомолец. — Атава качал головой.

— Почему нет? — недоумевал комсомолец. Разве вы не можете летать по воздуху? Если же вы со мной не подниметесь, летите одни и приводите машину.

— Нет. Ничего не выйдет, — вздохнул Атава, — Вас я подниму. Но… мы находимся на трехсотверстной высоте, не забывайте!.. Здесь состав атмосферы другой… Здесь водород и геокороний, они для дыхания не годятся. Да кроме того, на этой высоте, невыносимый холод: в миг промерзнешь насквозь…

За дверьми — смятение… Шум рос, рос — сам себя перерос. Наконец, забухали в двери. Друзья поспешили увеличить баррикаду, стащив на нее все, что только было возможно.

Однако и баррикада скоро сдала: двери взломали, — посыпались на осажденных кресла, тумбы, шкапы…

Свист, гик, рев, верещанье, стрекотанье хлесткой волной прорвались сквозь разбитые двери. Проснулись дикие гнусные рожи… Пара-другая клешней, вертящих ручку ружья…

Атава испуганно взвился к потолку. Андрей, не боявшийся ружей, остался, кроша ножкой от кресла отвратительные черепа, уродливые морды… Бормотал угрюмо: