Джек Вэнс - Тшай планета приключений.

«Как? — взревел Рейт. — Вы допустите, чтобы невинное создание подвергли обрядам Женских Таинств?»

Баоджиан протянул к нему руки: «У меня нет выбора. Не могу же я следить за всем, что делается в степи! Не буду даже и пытаться».

Рейт обжег его взглядом, полным ярости и презрения, и отвернулся, вперив глаза в подводу жриц-монахинь.

Баоджиан прибавил: «Должен вас предупредить, что не допущу никаких бесчинств, пока вы мой пассажир. Я строго слежу за соблюдением дисциплины в караване».

Какое-то время Рейт не мог найти слов. В конце концов, заикаясь, он произнес: «Неужели у вас нет ни малейшего желания предотвратить зло?»

«Зло? — Баоджиан горько рассмеялся. — На Тшае это слово не имеет смысла. События поворачиваются то так, то эдак. Человек, руководствующийся в своем поведении системой ценностей, не изменяющейся мгновенно вместе с ситуацией, очень быстро перестает существовать — или становится юродивым, как фунг. А теперь разрешите показать вам вашу каюту — мы отправляемся сейчас же. За ночь я хочу проехать как можно дальше, пока не вернулись зеленые часчи. Из-за вас у меня остался только один следопыт».

5

Рейту, Тразу и Аначо отвели каюты на одной из подвод-бараков. В каюте висел гамак и стоял небольшой шкафчик. Подвода жриц-монахинь ехала впереди, за четырьмя фургонами. Всю ночь она переваливалась на огромных колесах — темная, без проблеска света.

Рейт не сумел изобрести сколько-нибудь приемлемый план освобождения девушки и улегся в гамак. Гипнотическое покачивание фургона усыпило его почти мгновенно.

Когда рассвет растворил ночную мглу, караван остановился. Пассажиры и работники выстроились в очередь у продовольственного фургона. Каждому выдали лепешку с горкой перченого мяса и кружку пива. Порывами налетал клочковатый, низко стелющийся туман. Приглушенно-сиротливые шумы каравана подчеркивали необъятную тишину степи. Цвета исчезли: оставались только иссиня-серое небо, монотонная пыльно-бурая степь и водянисто-молочный туман. Дом на подводе не проявлял признаков жизни — жрицы не показывались, Розу Катта не выпускали на зарешеченную палубу.

Рейт отыскал вожатого: «Далеко ли до семинарии? Когда мы доедем?»

Баоджиан поразмышлял, прожевывая кусок лепешки: «Сегодня сделаем привал на бугре Слюга. Еще один день до станции Затно. На следующее утро будет развилка — дорога на Фазм. Не так уж скоро. Недаром жрицы боятся опоздать на торжества».

«В чем заключаются торжества? Как справляют обряды?»

Вожатый пожал плечами: «Слухами земля полнится. Жрицы-монахини ненавидят мужчин с неестественным ожесточением и держатся обособленно. Их страстное отвержение распространяется на все обычные отношения полов, в том числе на женщин, стимулирующих эротические побуждения. Торжества, по всей видимости, высвобождают напряжения, вызванные столь интенсивными эмоциями. Говорят, во время торжеств монахини впадают в неистовство».

«Значит, два с половиной дня?»

«Два с половиной дня до Фазмского перекрестка».

Степной караван двигался параллельно южной гряде холмов, то высоко вздымавшихся, то опускавшихся. Время от времени холмы разделялись расселинами и ущельями. Местами встречались поросли кустарника, рощицы чахлых деревьев. Переводя сканоскоп из стороны в сторону, Рейт изредка различал в тенях очертания существ, следивших за караваном — по его предположению, фунгов, а может быть и пнуме.

Основное внимание Рейта привлекал дом на подводе. В течение дня в нем не было никакого движения, а ночью можно было видеть лишь тусклые отблески ламп. Иногда Рейт спрыгивал с высокого фургона, чтобы пройтись рядом с караваном. Всякий раз, когда он приближался к дому-подводе, канонир, стоявший на самоходной платформе, проворно поворачивал орудие в его сторону. Баоджиан, по-видимому, распорядился, чтобы жриц-монахинь оберегали от любых попыток вмешательства.

Аначо старался отвлечь Рейта: «К чему тревожиться из-за женщины? Ты даже не удостоил взглядом три партии рабов на головных подводах. Повсюду люди живут и умирают — тебя это не волнует. Беспокоишься ли ты о несчастных, погибающих в мучениях на забаву древним часчам? Как насчет каннибалов-кочевников, перегоняющих людей по равнинам центрального Кислована — так, как другие племена пасут стада жирблюдов? А дирдиры и дирдирмены в темницах синих часчей? Тебе до них нет дела, тебе пустили в глаза пыльцу с крыльев бабочки, ты заворожен вертихвосткой и ее нелепыми невзгодами!»

Рейт изобразил неубедительную улыбку: «Одному не исправить этот мир. Но я положу начало, предотвратив ритуальные издевательства над девушкой... если смогу».

Часом позже Траз выдвинул сходные возражения: «Ты забыл о космическом боте? Отказался от своих планов? Тех, кто вмешивается в дела монахинь, убивают — или калечат».

Рейт терпеливо кивал, признавая справедливость замечаний, но уговорить себя не позволял.

К концу второго дня склоны холмов стали каменистыми и обрывистыми. Местами над степью угрожающе высились утесы.

К заходу солнца вереница фургонов достигла станции Затно с небольшим постоялым двором, выдолбленным в основании утеса. Здесь с нескольких подвод сняли упаковки с товарами, а взамен погрузили партии горного хрусталя и малахитовых плит. Баоджиан подогнал фургоны под самый утес и направил самоходные орудия на степь. Проходя мимо подводы монахинь, Рейт остановился, пораженный донесшимся изнутри низким стоном, похожим на мучительный зов в тяжелом сне. Траз почти панически схватил его за руку: «Ты что, не видишь? За каждым твоим шагом следят! Вожатый только и ждет, чтобы ты нарушил правила!»

По-волчьи оскалившись, Рейт вызывающе смерил глазами караван: «Я им нарушу правила, они своего дождутся! Смотри, не впутывайся в это дело! Что бы со мной ни случилось — ступай своей дорогой!»

Траз глядел на него с возмущением: «По-твоему, я останусь в стороне? Разве мы не заодно?»

«Заодно. Однако...»

«Больше не о чем говорить!» — заявил Траз голосом, решительностью более чем напоминавшим прежний тон Онмале.

Раздраженно вскинув руки, Рейт отошел подальше в степь. Времени почти не оставалось. Нужно было действовать — когда? Ночью? По пути к развилке на Фазм? Или когда монахини отделятся от каравана?

Нападать посреди дня значило навлечь на себя быструю и жестокую расправу.

Ночью или поутру, когда жрицы, ожидавшие отчаянной вылазки, будут настороже? Такое же безрассудство!

По дороге на Фазм, где вожатый каравана не сможет их защищать — что тогда? На этот вопрос ответа не было. Скорее всего, монахини сделают все, чтобы надежно предохранить себя от нападения.