Александр Уралов - Data: полтора столетия будущего

И, ведь, сияет вся! Просто светится! Помню, Наташка так же светилась, когда мы с ней в восьмидесятом в её родной Карпинск приехали и она меня с подружками знакомила… Знаешь, когда протянута между людьми струнка — чувствуют вместе; одному и тому же улыбаются, каждое движение друг друга чувствуют?

А здесь — девчоночка, которую я всего-то три минуты вижу!..

— Ладно, — говорю, и понимаю, что у меня у самого улыбка с лица не сходит, — если ты не против, то попробуем твоего парнишку отыскать, хорошо? И если не побрезгуешь, то на заднем сиденье моя куртка лежит, накинь.

— Спасибо, таинственный добрый мужчина! — весело говорит она мне и тянется за курткой.

Знаешь ведь: у девчонок в семнадцать лет всё при всём и всё на месте. Одним движением перегнулась она через сиденье… и меня аж в жар кинуло! Даже кошки не бывают такими… такими… грациозными, говоришь? Пожалуй, да… но всё-таки этого слова мало… понимаешь? Она вся была, какой может быть только девушка её лет — ураган и роза в одном флаконе!

Ну, решили мы её парня не искать, потому что он «сам придёт завтра и всё принесёт, как миленький». Такое, понимаешь, девчачье тщеславие…

— Тогда, — говорю, — будем зарабатывать на жизнь. Не против? Поездим, авось пассажиров найдём. А что заработаем — пополам!

Она только смеётся и сияет глазами поверх воротника моей кожаной куртки — закуталась с носом и греется.

Какие там заработки! С ней ехать по ночному городу, с ней разговаривать, с ней смеяться, её слушать, на неё в зеркало поглядывать — вот чего я только и хотел…

(откидывается на подушку, закрывает глаза и долго молчит. Я на цыпочках подхожу к окну и закуриваю, выпуская дым в форточку, вглядываюсь в темень прибольничной сосновой рощицы. Я знаю то, о чём сейчас расскажет мне этот измождённый, изглоданный болезнью, но по-прежнему любимый мною человек, — когда-то весёлый и шумный… приглашавший меня «на посиделки» вместе с Наташей… перерывший всю мою библиотеку… и всё прочитанное оценивающий и понимавший по-своему — крепко и правильно… Он скажет мне: «Так и началась эта сумасшедшая любовь!»)

Каждый вечер он брился и принимал душ. Одевал купленную Наташей замшевую куртку и долго крутился перед зеркалом. Купил французскую туалетную воду и не брал с собой сигарет.

А потом…

Потом были короткие летние ночи, когда они колесили по городу, ловя пассажиров. В основном они подбирали редкие влюблённые парочки, шушукавшие на заднем сиденье, и иногда замиравшие в томительном поцелуе… и он поглядывал в зеркало на сияющие ласковые глаза закутанной в его куртку девчонки и удивлялся тому, как ровно и мощно бьётся его сердце.

Он уже всё знал о ней: и то, что она живёт с молодой бабушкой; и то, что её мама давно затерялась где-то в Норильске; и то, что она мечтает на будущий год поступать в театральный институт здесь же в городе, «а пока не готова, да и заработать надо хоть немного»; и то, что «Копыч, хоть и красивый, но — дурак-дураком» и подкатывается к ней с 9-го класса.

Каждый вечер она влетала к нему в машину, как счастливая, томительно красивая бабочка, всё в том же выпускном платье, — «ох и дорого же оно нам с бабушкой обошлось!» — всегда на одном и том же перекрёстке. Вот только волосы она скалывала на затылке — причёска выпускная, — увы! — «приказала долго жить»… но это ей шло не меньше…

Никогда он не видел её дома, — знал лишь, что это одна из хрущёвок, где-то там, в глубине микрорайона, трогавшего своей скромной бедностью. И каждое утро высаживал Светлячка именно на этом месте — она не хотела, чтобы он въезжал в путаницу дворов — и улыбалась, когда он пугался за её безопасность.

— Все уже давно спят! — говорила она, посылала воздушный поцелуй и, смеясь, исчезала за углом старенького магазина.

… нет никого. Час простоял, два…

Думаю — ну, мало ли что! Я ведь, ни телефона её не знал, ни адреса. Поехал, было, пассажиров ловить, но что-то не могу. Тяжесть давит на плечи. Кажется, что сквозь густой сироп двигаюсь — через силу. Я уж и так, и этак… снова на перекрёсток тот приехал — никого. И всё мне кажется, что вот-вот, и она снова в лучах моих фар на обочине возникнет…

Веришь ли, до школы доехал, где её в первый раз встретил… Никого! Только окна слепые в потёмках отблескивают…

В общем, еле-еле до двора доехал, машину оставил и приплёлся домой.

А дома достал из холодильника водку, — с Наташиных поминок осталась ещё, — выпил стакан, не чувствуя вкуса, и рухнул на диван.

И весь следующий день дома просидел. Всё из рук валится. Не могу себя заставить выйти и в машину сесть. Всё только о вечере думаю. Как приеду на перекрёсток, как она ко мне в машину запрыгнет. И как она спросит: «А дальше что было?» — и я начну ей рассказывать, как в 1984-м мы прилаживали ТЛД-дозиметры к манекенам, изображавшим людей, попавших в радиационный поток, и какие смешные штуки при этом приключались…

Да только вечером, сам не заметил, как заснул мёртвым сном. Переволновался…

Знаешь, в романах пишут, что, мол, «в первый момент главный герой подумал, что всё это сон». А я, вот, как от толчка проснулся — и сразу же понял, что это она сидит в углу на кресле и в мою куртку кутается. Темень — только с улицы от фонаря слабый свет…

— Привет! — говорит… и слышу, что смеётся

— Привет, — отвечаю, не вставая, а только облокотившись рукой. Улыбаюсь и вглядываюсь в темноту. — А я тебя хотел на перекрёстке встретить.

И не вижу её толком! Коленка смутно видна… локоть… щека левая…

— Я не смогла, — говорит она. И я в первый раз услышал в её голосе печаль. — Бабушка тоже расстроилась… если можно так выразиться. Я ведь ей всё про тебя рассказала.

— Порадовала бабулю, — говорю. — Почти её ровесник к её внучке неровно дышит. Здорово, да? Романтично!

— Ну и что! — засмеялась она. — Зато ты хороший. Спи, давай… завтра забегу к тебе и поговорим, хорошо?

Знаешь, я не знаю, как это словами сказать…

Я просто потянулся к ней… всем телом. Как ребёнок к матери — так хотелось её за руку взять… в первый раз…

А проснулся уже, когда солнце в окно светило. Затёк, спину разогнуть не могу. Только в кресле моя куртка аккуратно сложенная лежит… хотя я сам её в машине оставил — вдруг моему Светлячку снова холодно станет…

И три дня вот так и прошли. Наверное, самых счастливых дня… ночи… в моей жизни. Днём сплю, вечером квартиру прибираю и драю, чтобы перед ней стыдно не было. Потом ложусь и засыпаю…