Адам Вишневский-Снерг - Робот

Вновь я пригляделся к статуям девочки и собаки, после чего перенес взгляд на шар и мышь. До сих пор - уж слишком поглощенный анализом оптико-геометрической стороны всего явления - в своих наблюдениях я пропускал вовсе даже немаловажный факт, на который обратил внимание только лишь сейчас. Фигуры не были поставлены случайным образом: все четыре статуи, воспроизводящие определенные и довольно-таки динамичные фазы остановленного движения, содействовали одна с другой в изображении какой-то сценки. Одетая в коротенькую юбочку девочка, слегка согнув колени, была сильно наклонена вперед, при чем поза ее столь сильно отклонялась от вертикали, что это отрицало все законы сохранения какого-либо постоянного равновесия. Правую руку она протягивала в сторону... мячика (мне казалось правильным назвать шар именно так), левая же рука оставалась за ней, как будто желая подхватить только что выпущенный конец поводка. Сам поводок свисал с шеи собаки. Она же вырывалась вперед, но, может быть, совсем наоборот: притормаживала свой бег. Поза собаки казалась мне весьма многозначной: напряженные мышцы, широко расставленные передние лапы и отведенное в глубоком приседе туловище - все это могло указывать на то, что животное готовилось прыгнуть на убегавшую от него мышку.

Вот только кто и с какой целью задал себе труд, чтобы столь верно скопированную натуру без какой-либо более глубокой мысли замкнуть в форме этих тяжеленных фигур? Кем бы он ни был - наверняка он был лишен воображения и способности к оригинальной, субъективной интерпретации приходящих из мира впечатлений. Ибо, хотя физическая сторона данного представления была даже слишком изумительной, то сторона художественная - до банальности вторичной, как и любая попытка репродукции, если не сказать: просто никакая.

С нарастающим чувством сонливости, вытекающим из естественной - на сей раз - усталости (перед встречей с Асурмаром я шатался по коридорам и, по-видимому, часов двадцать находился в неустанном движении), я еще раз осмотрел комнату. В одном углу, возле шкафчика с телефонным аппаратом, лежал перевернутый стул. Рядом с ним, в луже какой-то жидкости, на полу валялись осколки разбитого стакана. На придвинутом к лежанке столе, рядом с несколькими книжками, письменными приборами и беспорядочно разбросанными листками с записями, на блюдце я заметил приличный кусок ровнехонько обрезанного твердого сыра, а на накрытой сложенным одеялом подушке под стенкой - бутылку пива, свежераспечатанную пачку сигарет и спички.

Я уселся на краю топчана, слопал весь сыр, выдул пиво и взял сигарету. Когда я ее уже прикурил, мне пришло в голову, что так или иначе, то ли от имени генерала Лендона, то ли от своего собственного - а может, по сути своей, от имени Механизма - я мог бы, все же, заняться анализом уже сформулированной, хотя и не ставшей от этого легче решаемой, загадки. Прежде всего, как возможно, чтобы абсолютно прозрачная фигура отбрасывала на находящиеся за ней предметы вообще какую-либо, и тем более, столь глубокую, тень? К тому же, при образовании этой тени совершенно не принимал участие свет, исходящий от подвешенной под потолком лампы. Может этим явлением управляли иные, совершенно не известные мне законы оптики? Какое-то время ничего осмысленного мне в голову не приходило, если не считать кружившей словно надоедливая муха мысли, что тени - независимо от того, где я стоял всегда располагались точнехонько за прозрачными статуями, как будто источник света был локализован в моих глазах. Глядя на свое отражение в зеркале, находившемся на противоположной стене комнаты, уже испытывающий ко всему безразличие, я подумал, что прежде всего нужно пойти в ванную, выкупаться и побриться. Окурок жег мне пальцы. Я бросил его в пепельницу, вынул следующую сигарету и - торжественно обещая себе, что сейчас поднимусь - вытянулся на топчане.

Сонливость брала надо мною верх; может, благодаря тому, что я просто не был в состоянии сконцентрироваться на чем угодно, продолжающее работать без участия воли подсознание само подсунуло мне готовое решение: статуи - вместо того, чтобы пропускать - поглощали всю полосу падающего на них со всех сторон света, так что они не были абсолютно прозрачными, наоборот абсолютно черными. Ни один лучик света не покидал их поверхности - тут я был уверен на все сто. А вот как было объяснить факт, что чернота все время держалась фона, она все время оставалась там - на стенах, на полу, но не тут - на поверхности каждой из фигур? Это тоже объяснялось просто: освещенный край контура принадлежал фону и, естественно, оставался на расстоянии этого же фона, а сама чернота вообще не была, да и не могла быть где-либо локализована.

Я выпустил несколько клубов дыма и, прищурив глаза, приглядывался к ним. Глаза закрылись сами. Всего лишь на минутку... За стенкой из плохо закрытого крана капала вода.

Полковник стоял с другой стороны стола.

- Вначале погасите сигарету, господин Порейра, - сказал он.

- Могу и погасить, почему бы и нет, - ответил я каким-то не своим голосом.

- А во-вторых, я терпеть не могу мошенников. Ведь вы не физик!

- То есть как это? - возмутился я. - Докажите мне это. Слушаю вас!

- Я сделаю это весьма простым способом. Вот содержание весьма легкого задания, которое превратит ваши мозги в кашу.

Он взял со стола чистый листок бумаги, подложил под него книжку и подал вместе ручкой.

- Ну, знаете ли! - изобразил я разгневанность. - Что это еще должно быть? Экзамен? Я мог бы вообще выкинуть вас за дверь, ну да ладно.

- Два тела были брошены с поверхности шар вертикально вверх... диктовал тот, уставившись в потолок, - в вакуум, в гравитационном поле с напряжением "же", с начальной скоростью "вэ", с отступом по времени "тэ". Рассчитайте... - тут он снизил голос.

- Рассчитайте... - повторил я за ним. При этом я подумал, что мог бы легко подлизаться к полковнику, если бы только встал и отдал салют, вот только мне никак не хотелось шевелиться.

- ...рассчитайте, где и когда эти тела встретятся.

- Хорошо, - сказал я. - Эту задачу я вам решу, только идите отсюда и не стойте у меня над душой.

Тот вышел. Я же перевернулся на другой бок. Листок с текстом задачи выпал из моей руки; передо мной был лишь туманный образ: "Два тела в вакууме".

Вновь я был там: в клетушках лифтов, в толпе разгоряченных рук, в лабиринте коридоров. Все время я за кем-то гнался, а может это кто-то гнался за мной; сердце мое колотилось в пустой груди, когда мы бежали по шумному коридору под грохот тяжелых башмаков, и вдруг я застыл на самом дне ночи даже не знаю, что это меня задержало на бегу. Вот только: "где и когда?". Совершенно запыхавшись, я стоял под стеной; со всех сторон меня окружали шорохи. Это вода, стекающая откуда-то с потолка - то тут, то там барабанила по полу, пока меня не замочило проливным дождем. Ближайшие двери распахнулись настежь. Кто-то выходящий заколебался и отступил куда-то в сторону, но когда я вошел вовнутрь, этот кто-то тоже переступил порог и остановился на месте. Наши руки одновременно легли на дверную ручку и сплелись на ней с одной и той же стороны двери, когда же моя другая рука исследовала незнакомое лицо, чужая рука на дверной ручке стиснула мою руку. Это была Еза Тена - женщина из ванны. Я отдал ей дневник именно с этим именем на обложке.