Ольга Ларионова - Лабиринт для троглодитов

Дергающийся, как паяц на ниточке, громадный скорпион дотянулся-таки до своего соседа, раздался треск рвущейся ткани и хриплый вскрик, и вот уже вторая фигура, изгибаясь, словно рыба на крючке, металась из стороны в сторону, пытаясь оттолкнуться от кошмарного соседа. И был это — как она сразу не догадалась — человек, подвешенный на вытянутых руках, и теперь ударами ног он оборонялся от плотоядно ощерившейся твари. А с чартаров слетел весь сон: подпрыгивая на плоских ягодицах, они лупили ладонями по земле, улюлюкая не хуже болельщиков какой-нибудь престижной команды. Цирк это был, цирк, и зверье потешалось над муками человека…

Варвара отодвинулась, давая место Вуковуду, вышибла обойму из ракетницы и принялась точными бесшумными движениями сбрасывать пиронасадки с парализующих ампул. Обычно ампула останавливала первое животное, а сноп огней отпугивал всех остальных; здесь же придется действовать бесшумно и незаметно, начиная с последних рядов, чтобы не посеять панику: ведь где-то поблизости оставались еще трое людей и в суматохе их могли попросту покалечить. Шестнадцать зарядов, у Вуковуда столько же. Чартаров не меньше сорока. Выстрел, правда, не вполне беззвучен, но половину они уложат прежде, чем остальные поймут, что и откуда. Хотя понять они, конечно, не способны, но звериным нюхом почуять опасность — это да. Она загнала обойму на место и взяла Вуковуда за локоть: пора.

Она даже не удивлялась тому, насколько они понимали друг друга.

Один кивок — вы в темном шлеме, значит, вам стрелять из коридора и по той половине, что слева от мостков; ну, а мне в моем дурацком золотом оперении придется остаться здесь. Он понял, кивнул и быстро приложил ей палец к губам: слушать и не шевелиться.

Снизу донеслось разочарованное поскуливание. Оба тела снова замерли неподвижно — скорпион набирался злости, человек — сил и терпения. Чартары отползали и вытягивались в полном изнеможении, лишь некоторые находили в себе силы подобраться к костру и выхватить из огня что-то вроде длиннющего полуобугленного огурца. В воздухе тошнотворно запахло подгорелой брюквой. Так что же, ждать, пока все они поужинают?

Но Вуковуд, откинувшись назад и не отпуская Варвариного плеча, словно он боялся потерять ее в темноте, что-то нашаривал в бурдюке своего скоча — еще обойму? Батарейку? Сравнительно небольшая, знакомая на ощупь коробочка… Мини-проектор!

Заметный только им двоим узкий луч проколол полумрак, блеклым глазком уперся в противоположную стенку, поерзав немного, нащупал отверстие в следующую пещеру и, нырнув в него, утвердился наконец на известняковой стене. Тогда глазок стал расширяться, окрашиваться в сиреневый тон, и вот уже по стене скатывались призраки светящихся шаров — лиловые, рыжие, лимонные. Огненным водометом закрутилась бесшумная карнавальная шутиха; и чартары, красавцы спящие, снова начали подыматься; и лягушачьи трели сразу же слились в общий концерт, — видно, пляски со скорпионом им порядком надоели, а тут было новенькое, совершенно неожиданное, и тут уж было не до того, чтобы приплясывать на заднице и в ладоши хлопать, — чартары, как завороженные, поползли ко входу во вторую пещеру; шары и водовороты сменились змеящимися зигзагами, двоящимися, четверящимися, на тех, кто ошеломленно замер в дверном проеме, надавили сзади, и буровато-серая масса начала вливаться в дальнее помещение.

Они еще не осмелели и, вползая, жались к стене, словно опасаясь, что светящийся фантом, природы которого им не дано было понять, отделится от импровизированного экрана и двинется на них; но любопытство было сильнее страха, и вот уже кто-то бочком-бочком, как краб по песочку, побежал к экрану; но еще оставалось не меньше пятнадцати особей, которые едва приподнялись с места и колебались — двигаться дальше или нет. Одна радость — шум в пещере стоял такой, что можно было не только разговаривать, а даже кричать. Поэтому у Варвары непроизвольно вырвалось:

— Здорово! И когда вы успели?..

— А когда брился. Сидел на ступенечке, ждал киба со своим скафандром. Киб примчался, смотрю: в кармане проектор. А тут очередной припадок иллюминации… В среднем часа через два они повторяются. Проектор со съемочным диском, вот я и…

— Молодчина вы. Теперь только бы этих, апатичных, туда заманить да силовым полем подпереть… А! Сссанта Фермопила…

Из появившейся в центре черной точки стремительно вырос силуэт скоча, заслонил собой весь экран — и вдруг на стене чартарумской пещеры беззвучно зашелестела самая обыкновенная, невыразительная земная зелень.

— Больше не успел, — виновато пробормотал Вуковуд. По стене проплывали дорожки, клумбы, какие-то пасторально-пряничные домики, озерцо… Все это, наверное, ласкало взор астронавта, много лет проведшего вдали от родной планеты, но вот чартары сразу сникли. Вуковуд, конечно, снимал на первую попавшуюся кассету — какие-нибудь там «Космические перекрестки», — но прелести французских парков и даже пара царственных лебедей вряд ли удержат внимание троглодитов. Лебеди друг за другом ударили крыльями, подняв два фонтана брызг.

— Сейчас пущу задом наперед, — шепнул Вуковод. Две красные флорентийские лилии распахнули (замедленная съемка, а то как же еще!) свои копьевидные бутоны.

— Минутку, — сказала Варвара, задерживая его руку.

Два какаду ударили алыми клювами (ох, и неважно у «Космических перекрестков» с художественным вкусом!) в обвитые лентами тамбурины; звук был отключен — иначе все чартары разом обернулись бы на такой грохот, — но Варвара хорошо помнила эту традиционную заставку:

«ДЛЯ! ВАС!»

Это повторялось раз пять, а потом мурлыкающее контральто доверительно сообщало: «Для вас поет Ира Арлети!» или «Для вас — иллюзионист Труффальдино Кио!»

Пока троглодитов проняло — пять самых шустрых уже подпрыгивали, пытаясь поймать попугаев за хвосты. Только бы повезло и дальше закрутилось что-нибудь попестрее!

И повезло…

Крошечный загородный дворец, весь в фонтанчиках и тюльпанчиках, стремительный наезд на розовые с купидонами двери, два зеленых тюрбанчика, а под ними — малютки грумы, они распахивают двери, и выплывает в фижмах и пудреном парике краса ненаглядная на самых цыпочках — знаем мы эти фокусы, левитационный генератор под полом, — и плывет, плывет, обмахиваясь страусовыми перьями, эфирно-трепетная, и крошечные атласные туфельки плетут менуэтовые кружева (сели троглодиты, сели бедные, пришибленные); только вдруг — крак! — взвивается молния снизу вверх, распадается огненным веером, а фижмы-парики словно огнем слизывает, и уже черная и гибкая, как саламандра, в парике «конголезские ночи» со всей приличествующей татуировкой и полусотней браслетов на всех четырех конечностях вьется, бушует, беснуется в диком танце, который ни одному м'ганге и не снился в кошмарном сне, — неистовая, чернолаковая, первобытная и такая, ох, такая синеглазая…