Рэдсайдская история - Джаспер Ффорде

прежде не видел таких рубцов на лице, но потом подумал, что и не увижу. Люди с травмой, слепотой, родовыми дефектами, психическими отклонениями – вообще, почти все, кто не попадал в узкие рамки определения «нормальности» из Приложения VII (В) Книги Гармонии, подхватывали разновидность Плесени и устранялись. Чем больше думаешь об этом, тем более несправедливым это видится. Мой младший братик умер от Плесени всего в шесть месяцев, поскольку не мог ходить и достаточно хорошо разговаривать. Я невольно вздрогнул.

– Так что приключилось с тобой? – спросил Гарри, который разговаривал, казалось, на вдохе, а не на выдохе. – Я слышал, тебя прислали сюда стулья учитывать?

– Именно, – ответил я и рассказал ему о моем недолгом пребывании в Восточном Кармине – об обнаружении Караваджо и походе в Верхний Шафран за цветоломом.

– И там ты нашел только смерть, верно?

– Да.

Мы нашли место, где заканчивали свой путь все, кто когда-либо был приговорен к Перезагрузке или садился в так называемый «Ночной поезд на Смарагд». Оба варианта были обманом, способом, которым Коллектив избавлялся от нежелательных членов.

– А вы? – спросил я.

Гарри показал на свое лицо.

– Я потерял половину лица в штамповочном цеху фабрики по производству эмалированной посуды, в Зеленополье. Я могу видеть шестьдесят восемь процентов зеленого, так что Комната нашего имени дает нам только нелетальное ощущение сонливости, потому мне велено было ехать на Ночном поезде в Изумрудный город для «особого ухода».

– Вы слышали, что Ночной поезд ездит в один конец?

– Мой дядя был Цветоподборщиком, и он велел мне уходить, пока могу, а затем сказал префектам, что я умер ночью. Я вышел на рассвете и несколько месяцев спал где попало, в итоге осел у Бандитов.

– Какие они? – спросила Люси, которая внимательно слушала его, как и все мы.

– Всякие, – продолжил Гарри, – но в целом это беглые члены Коллектива, смешавшиеся с людьми, чьими предками, скорее всего, были Прежние. Маленькие семейные общины, возглавляемые старшими женщинами. Коллективно воспитывают детей, говорят на странном жаргоне, и некоторые из них выглядят почти как Прежние.

– Они сильно отличаются от нас? – поинтересовалась Люси.

– По темпераменту и интеллекту они мало от нас отличаются, но я заметил, что чем больше ты похож на Прежнего, тем меньший целительный эффект на тебя оказывает цветование. У таких бедняг простая открытая рана может воспалиться, от этого даже погибают.

Все молчали, впитывая каждое слово. Для Главного Управления Бандиты были паразитами, которых надо убивать на месте.

– Они могут видеть во всем спектре? – спросила Джейн.

– Они видят селективно, как и мы, но в социальном смысле это не имеет значения. Красный все равно что Синий, Зеленый, Серый или Желтый. Вообще, свободное скрещивание среди давних Бандитов, видимо, дает некое трихроматическое зрение, пусть и в малой степени.

– У них бывает Плесень? – спросила Люси.

– Нет, – ответил Бакстер, Апокрифический Человек, – но когда их становится слишком много, то, как я слышал, они вымирают целыми лагерями, всегда по ночам.

Мы с Джейн переглянулись.

– Подозреваю, что это выбраковка, но почему и кто это делает, не знаю.

– Что? – спросила Джейн.

– Выбраковка, – ответил он, – древний термин, означающий «уничтожение лишних» – так мы поступаем во время нашествия мышей или лягушек.

Джейн стиснула мою руку. Думаю, теперь мы знали, что такое «В-уведомление». Ржавый Холм и все остальные выбраковали.

– А что случается, когда Красный и Зеленый заводят детей? – спросила Люси.

Такого вопроса никогда не задавали, что уж говорить об ответе, поскольку такой вещи, как Красно-Зеленый, вообще не существовало.

– Ничего, – просипел Гарри своим причудливым гортанным голосом, – но у Бандитов есть странные ритуалы, из которых самый жуткий заключается в том, что всем детям при рождении отрезают указательный палец. Если бы я хотел остаться там на полные шесть месяцев, мне бы пришлось удалить и мой. Эта процедура называется «декоординирование», но зачем это, я так и не узнал, видать, они и сами не в курсе.

– Они необузданные дикари? – спросила Дафна.

– Бывают по необходимости, – ответил он, немного подумав, – но в целом они сердечные, любящие, верные и добрые. Если кто-то нарушает Правила, они могут быть бескомпромиссно жесткими, но я не видел, чтобы они крали или ели детей. Возможно, правильнее называть их простодушными, но их выходки не страшнее наших – и в большинстве случаев они гораздо лучше нас. И лучше всего, что у них нет ни Хроматики, ни Манселлианской Доктрины, ни Исихары, ни префектов – они живут простой жизнью, как, мне кажется, люди когда-то жили, и выбирают своих лидеров по добродетели.

– По добродетели? – отозвалась Люси, не уверенная в том, что такая концепция вообще может существовать, не то что работать.

– Да. Наиболее компетентный человек выбирается в лидеры.

– Мне это нравится, – выдохнул я.

– Как вы очутились здесь? – спросила Джейн.

– После того как я покинул Бандитов, я присоединился к одному из аттракционов Ярмарки под именем «Джонни-без-лица» и стал четвертым в компании двухголовой овцы, курицы, которая может клювом играть мелодии на ксилофоне, и «Риты, замечательной одноногой женщины».

Это было интереснее. Я всегда хотел посмотреть на кого-нибудь двухголового – какая без этого Ярмарка Бесправилья? И хотя человеческие уродцы в банках тоже были популярны, двухголовый кто-нибудь всегда был звездой.

– Я выступал в ярмарочном шатре вместе с «Янусом, мальчиком с двумя лицами», – продолжал Гарри, – который делал нам кассу скорее благодаря своей загадочности, чем уродству, но у меня было преимущество, поскольку я был живой и не в банке. Когда мы съели Риту после провального выступления в Восточном Зеленом Секторе, я поднялся на второе место по популярности.

– Вы съели одноногую женщину? – спросила Дафна, ошарашенная откровением.

– Ритой звали еще и овцу, – сказал он. – Понимаю, что это несколько сбивает с толку.

– О, – сказал я, разочарованный тем, что не увижу двухголовой овцы, если вдруг попаду на Ярмарку.

– Но меня снова спихнули на четвертое место, когда какой-то жестянщик притащил все еще функционирующего, пусть и ограниченно, Железного Дровосека. Он мог выполнять основные команды, расхаживая по ярмарочному павильону, и даже устанавливал строительные блоки друг на друга. Его бы определили как Апокрифика везде, кроме Ярмарки Бесправилья.

– Я думаю, их питают гармоники, – заметила Люси, – как светилки или котлы. Они будут работать вечно.

– Ему точно не было нужно питание, и он часто ходил по ночам. Этакая мерцающая стальная фигура с ковыляющей походкой. Но однажды он издал хлопок, выпустил дым, воняющий горелым Вечнодвижем, и все. Я оставался там, – добавил Гарри, завершая рассказ, – пока господин Бакстер не нашел меня. С тех пор мы не расстаемся.

Не только мы разговаривали – большинство присутствующих общались с восхитительной откровенностью, и основной темой разговоров были многочисленные несправедливости Цветократии и сверхбогатство префектов. Люси рассказала нам побольше о своем хобби отслеживания сложных паттернов в числах. Она, к примеру, могла при помощи простой арифметической прогрессии описать расположение семян в головке подсолнечника, но мне было трудно уследить за ее мыслью.

Как только наши внутренние часы сказали, что уже одиннадцать, Стаффорд встал. Он был старшим Серым в городе и возвысился за тридцать лет усердной работы до позиции Городского Привратника, что дало ему статус «низкоцветности», то есть уровень ожидаемой от него услужливости был понижен, и он мог посещать городские собрания, правда только как наблюдатель.

– Добро пожаловать в изнанку Восточного Кармина, – произнес он голосом, привыкшим передавать информацию на минимально возможной громкости. Серая Зона была далеко от города, но всегда стоило держаться настороже. Он оглядел собравшихся, затем посмотрел на меня: – И у нас новый член. Его имя Эдди.

– Он сегодня женился на Виолетте, – сказал кто-то у меня за спиной. – Де Мальвам верить нельзя.

Некоторые были согласны с ним.

– Пара глаз в лагере Пурпурных – стоящее приобретение, – ответила Джейн, – и он также застраховал дальнейшую работу для своего отца. Эдди один из нас и уже доказал это.

– Моя дочь ручается за него, – подытожил Стаффорд, – и я тоже. Эдди становится одним из нас, а если кто думает иначе, пусть говорит сейчас.

Повисло молчание, и он продолжил:

– Хорошо. А теперь, вместо обычной дискуссии по поводу невыполнимых планов по производству линолеума и прочих контрмер против