Владимир Печенкин - Два дня Вериты

79

ше, чем без них. Не спорь, Гарри, не спорь. Я хочу иметь свои акции в твоем безрассудном предприятии. И плевать, что дивидендов не будет. Ты вложил уйму долларов, чтобы заварить кашу. Я кладу свои центы, чтобы ее расхлебывать.

- Джо, мне не нравится твой пессимизм.

- Всего только реальный взгляд на действительность, который ты утратил, сидя у себя в горном санатории. Но не тревожься за меня. Скажу и без радиоимпульсов, я с тобой до конца. Мне самому теперь это нужно.. Итак, дальнейшее сумасшествие финансирую я. По крайней мере. на такси-то у тебя найдется? Тогда до встречи в.-БУ-о не был в столРще.пасгк- - -- - "" -"ток, и

- Полтора года. Приезжал сюда в день свадьбы Аниты... Где мы могли бы остановиться?

- Гм... Можно бы у меня, я живу в недорогом пансионе в четырех кварталах от редакции "Экспрессе". Мы прекрасно устроились бы вдвоем. Но...

- Что - но?

- Говоря по совести, Гарри, боюсь квартирной хозяйки,

- Мегера? Дьявол в юбке?

- Не сказал бы. По отношению ко мне она вполне предупредительная и любезная дама.

- Тем лучше. Где же все-таки "но"?

- Насколько я способен разобраться в женской душе, хозяйка ко мне неравнодушна и даже имеет на меня определенные виды. Когда я дома, что случается довольно редко, она всегда находит причину зайти справиться, не нужно ли мне чего. Досто Возьмите

слишком болтлива. Рассказ"-"" i и

"","-.,"е э ,, ,. Доктор! Мне страшно оставаться в

горах! л оуду верна, как индейская собака, буду делать все, что прикажете!

Паула говорила быстро, захлебываясь и дрожа.

- В самом деле, Гарри, может, мы...

Багров строго глянул на журналиста, и Слейн умолк,

- Мы не можем взять тебя, девочка. За горами у

нас трудное и опасное дело, оно не для женщин. Тебе придется остаться. Ты знаешь старого священника в Кхассаро? Он хороший человек, и мы с ним всегда ладили. Завтра пойди к нему и скажи, что доктор очень просил его о тебе позаботиться. Это все, что я могу сделать для тебя. Прощай, Паула.

74

лись новые звуки: агитационные машины, залепленные дб колес предвыборными плакатами, оглушали толпу мощной радиомузыкой вперемежку с призывами отдать голоса "самой благородной, сеньоры, самой демократической партии!"-независимых христиан или католиков- республиканцев, смотря по тому, чья машина. Лавочники на мгновение замолкали с открытым ртом и выпученными глазами. Потом, адресовав лидеру крепкое словцо, старались переорать десятикратные динамики. Представительные полисмены в форме вашингтонского покроя и с дубинками вашингтонской твердости в достойном молчании наблюдали за порядком в этой беспорядочной сутолоке, и все кругом выглядело благопристойно.

Примыкающие к рынку улицы пытались сохранить чинную тишину и покой. Но машины с динамиками и здесь настойчиво вопили прямо в завешенные шторами окна. Наиболее крупные рестораны превратились в своеобразные предвыборные клубы, у которых, несмотря на жару, толпились зеваки. Солидные сеньоры в белых щегольских костюмах с эмблемами бодро вскакивали на ресторанные эстрады и, потеснив очередную певичку, произносили пламенные речи.

- Голосуйте за сеньора Моралеса, лидера независимых!-заорал на Слейна верзила в оранжевой шляпе и бесцеремонно всучил оранжевую листовку.-Сеньор Моралес все сделает для страны!

- О да, он сделает!-согласился Слейн.-Только для чьей страны, вот в чем вопрос?

Но оранжевая шляпа плыла уже дальше, прославляя грядущие деяния сеньора Моралеса.

Слейн увернулся от дышащего жаром радиатора голубой машины и попал в объятия голубого же сеньора.

- Только католики, только католики!-вопил сеньор, отбирая у Слейна оранжевую листовку и награждая голубой.-Вождь республиканцев Приетта создаст рай на земле!

- Очень приятно,-опять не стал спорить Слейн.- Но лучше бы он поскорей занялся этим на том свете. Стараясь обходить сборища голубых и оранжевых, Слейн добрался до небольшого ресторанчика с лошадиной головой на вывеске и надписью "Подкова-Podcova". На стеклянной двери надпись по-русски предлагала;

"Путникъ, зайди согреться отъ холода жизни!".

- Приглашение явно не по сезону,-проворчал журналист, вытирая потный лоб.-Но если учесть, что завтра будет еще жарче...

Он вошел в зал и огляделся.

Небольшой зал с крошечной эстрадкой казался бы уютным, если бы не плакаты с убедительно холеной физиономией сеньора Моралёса. Удобные старомодные стулья, чистые скатерти, потрепанное чучело бурого медведя у входа. Пасть медведя раскрыта, точно и он задыхался от жары, желтые бусинки-глаза смотрят на входящего жалобно и безнадежно, как у забытой дворняжки. На стене картины - какие-то барские усадьбы в тенистых липовых аллеях.

В столице "банановой республики" единственный русский ресторан давал хозяину, наверное, неплохой доход. Почти все столики были заняты. Обычная публика предместья: свободные после смены шоферы, механики небольших гаражей, владельцы различных мелких заведений, старички и старушки, пришедшие просто посидеть и поболтать о пустяках, может быть, и в самом деле "согреться от холода жизни" в этой знойной стране.

Не эстраде приплясывал и кривлялся обезьянообразный парень. Модным голосом-нарочито грубым, с хрипотцой-он вылаивал слова песни. Длинные, как у женщины, волосы, окрашенные в рыжий цвет, и орангутаньи бакенбарды укутывали бледную мордочку. Певец закатывал глаза, кривил рот, стараясь изобразить непосредственность и экстаз. Старички плевались. Однако молодежь проводила певца, хотя и жидкими, аплодисментами. Пятеро равнодушных музыкантов отложили инструменты и спустились в зал покурить. На смену им выскочил господинчик в оранжевой шляпе и по-испански залопотал о достоинствах сеньора Моралёса. Лысый, с седыми генеральскими подусниками старичок раздраженно отбросил газету и сказал громко по-русски:

- Когда говорят перед приличной публикой, снимают шляпу!

Сеньор не понял, заулыбался и зажестикулировал оживленнее;

- Рафаэль Моралес-друг русского народа!

- Свинья!-буркнул старичок и уткнулся в газету. Багров сидел у самой эстрады. Он помахал Слейну.

- Все в порядке,-сказал журналист, усаживаясь рядом.-Деньги есть, и жизнь прекрасна. Что будем пить, Гарри?

- Ничего, кроме кофе. Мы должны быть в хорошей форме.

- Жаль. Но все равно окей. Есчь-то все-таки можно? Чем ты питаешься?

Багров поднял руку, и к столику подбежал официант,

- Миша, накорми моего друга. Угости окрошкой холодной, в такую погоду хороша окрошка.

- Что будет пить ваш друг?

- Сегодня мы пьем только кофе.

Оратор кончил болтать, музыканты вернулись на эстраду.

Снова выскочил патлатый певец и залаял что-то вроде английского битла.