Журнал «Если» - «Если», 1999 № 07

Честное слово, ему даже аплодировали санитары, а в праздничные дни номер непременно входил в программу концерта, который готовили больные для работников облздравотдела.

Обычно в концерте принимал участие силач Джамбатыров, задушивший председателя своего колхоза за приставания к дочери. Суд оказался перед неразрешимой дилеммой — или признать, что член партии может изнасиловать малолетнюю, или сделать вывод, что ничего подобного не было, а просто Джамбатыров сошел с ума и ответственности нести за свои неосознанные действия не может. В психбольнице силач на спор и просто так поднимал любого зрителя, жонглировал учебными гранатами из кабинета гражданской обороны, делал шпагат с сидящими у него на плечах санитарами и вообще демонстрировал чудеса силы. Джамбатырова в больнице любили. Врачи давно признали бы его излечившимся, но многочисленная татарская родня председателя еще не остыла от мстительных желаний, и Джамбатыров находился в больнице на положении расконвоированного, пилил дрова и выполнял иную работу, требующую умения и физической силы.

Были в больнице самые разнообразные люди, которые с уважением отнеслись к новому пациенту. Врачам Аркадий Наумович Штерн попытался объяснить, что никакой он не псих, а сидит, скорее, по политическим убеждениям. Выслушивая Аркадия Наумовича, врачи согласно кивали: годика два, ну, от силы три, и Аркадий Наумович сможет вернуться к своей диссертации. Вот тут как раз и товарищ полковник из Питера специально приехал, чтобы поинтересоваться здоровьем больного.

Действительно, вслед за главврачом в палату вошел респектабельный и улыбающийся гэбист Валентин Николаевич Авруцкий, сел на шаткий стул, обдав Аркадия Наумовича терпкой волной «Шипра», улыбнулся ему, как старому знакомому, и нетерпеливо махнул рукой главврачу: дайте, мол, пообщаться со старым другом!

— Ну, здравствуйте, — он властно стиснул руку больного. — Как самочувствие, Аркадий Наумович? Я тут вам бананов с мандаринами привез, даже ананас удалось раздобыть, честное слово!

Тут у них пошел непонятный и ненужный разговор, в котором оба, как боксеры, уже не раз встречавшиеся на ринге и хорошо знающие силу друг друга, пританцовывали, закрываясь перчатками, имитировали атаки, но первый удар никто нанести не решался.

— Ну, рассказывайте, рассказывайте, — подбодрил полковник Авруцкий, решившийся на атаку. — Больше вам никто не будет препятствовать. Здесь вы можете говорить всю правду. Расскажите людям, что Земля не круглая, а плоская, что стоит она на трех китах, что под нами бескрайний соленый океан, что небо над нами заключено в небесную твердь, о которую в тридцатые годы разбивались ваши воздушные шары и стратостаты. Рассказывайте! О том, что звезды — это странные вкрапления в небесный хрусталь, что Луна и Солнце движутся по небосклону по специальным рельсам, что туманности — это не скопления газа и не далекие галактики, а всего лишь небрежность ангелов, которые ленятся лишний раз протереть небесный свод сухой тряпкой. Что же вы молчите?

Штерн облизнул губы. Одутловатое и бледное лицо его казалось мертвым.

— Знаете, — сказал он, — я чувствую себя круглым идиотом. Я долго жил ожиданием, но никогда не думал, что возможен такой простой выход.

Авруцкий ухмыльнулся.

— Привыкайте, — посоветовал он. — Здесь, как я уже сказал, вы можете не грешить против истины. Да, вы совершенно правы — мы живем на поверхности плоской Земли. Да, наша Земля действительно стоит на трех китах, и никто никогда не летал в космос, потому что невозможно пробиться за небесную твердь. Вам стало легче оттого, что это знаете не только вы. Так что давайте — выкрикивайте истину.

— В сумасшедшем доме? — спросил Штерн.

— Это пока, — подбодрил гэбист. — Когда будет объявлено, что люди достигли Луны, вы можете кричать на всех перекрестках. С американцами мы уже договорились. Мы, разумеется, все подтвердим.

Но я хотел поговорить о другом. Где звезда, которую вы сняли с оболочки разбившегося стратостата? Мы долго играли в кошки-мышки, настало время поговорить по-мужски. Отдайте звезду, в ней нуждается государство. Ведь мы до сих пор не знаем, что это такое! А ведь ее исследования могут перевернуть все наши представления о физике пространства. Отдайте, Аркадий Наумович!

— У меня ее нет, — отрезал Штерн, по-детски скрестив пальцы за спиной. — И никогда не было. Может быть, у Минтеева?

— Минтеев умер, — напомнил Авруцкий.

— Да, ему повезло, — кивнул Аркадий Наумович.

— Глупое упрямство, — пожал плечами Авруцкий.

— А что было бы, если бы звезда попала в руки военных еще тогда? — глухо спросил Штерн.

— Возможно, мы спасли бы немало человеческих жизней, — уверенно сказал полковник. — Война с Гитлером была бы менее кровавой…

— Я в этом сомневаюсь, — вздохнул Штерн. — Но хочу вас спросить, что было бы с нами? Со мной, с Минтеевым, с Урядченко и Новиковым?.. Что вы молчите, полковник? Кстати, я забыл вас поздравить…

— Мне нечего сказать, — нахмурился Авруцкий.

— Господи! — Штерн встал. — Вы по-прежнему рветесь спасать поле, не замечая, что под сапогами хрустят те же самые колоски!.. Я могу вернуться в свою палату?

— Послушайте! — полковник схватил Штерна за рукав. — Поймите же: вас не выпустят, пока не получат звезду!

— А зачем мне выходить, — пожал плечами Аркадий Наумович. — Я дома, полковник. Я дома.

Некоторое время Авруцкий внимательно смотрел на него.

— Жаль, — коротко сказал он. — Я был уполномочен сделать вам самые лестные предложения.

— Господи! — вздохнул Штерн. — Как вы мне все надоели: уголовники, ищущие несуществующие драгоценности, ученые, мечтающие въехать в рай на чужом горбу, прислужники властей, радеющие за благо всего человечества! Для того, чтобы достичь эфемерного всеобщего счастья, вы не задумываясь сломали жизнь мне, Минтееву, Новикову, Урядченко. И все потому, что добытая нами правда оказалась не нужна. Сколько жизней вы еще сломаете, прежде чем убедитесь, что всеобщее счастье недостижимо, а мы лишь пылинки на плоских дорогах мироздания и от чего-то более огромного нас отделяет небесная твердь. Я не знаю, есть ли там Бог, не знаю, кем и для чего создан наш мир, но почему-то уверен: он не создан для кровавых экспериментов и вашей тупости. Когда-нибудь нашему Создателю станут скучны все человеческие художества, и тогда наступит конец. Не будет труб и второго пришествия* просто все три кита однажды взмахнут хвостами и… Мне страшно, полковник. Мы стоим на краю бездны, перед которой ничтожны все человеческие потуги и стремления. Вы слишком молоды и не помните старый учебник географии. А в учебнике том был удивительный рисунок — монах добрался до края света, пробил небесную твердь и высунул голову, желая увидеть, что кроется за нею. Что миру до вашего космического вранья? Мы все на краю, и настало время заглянуть, что там дальше?