Андрей Балабуха - Люди кораблей

— Слушайте, шеф-пилот, а люди? — тихонько сказал Шорак. — Если там люди?

Болл отключил микрофон.

— Нет там людей, Карел, — как мог мягко улыбнулся он, глядя на побледневшее лицо стажера. — Нет и быть не может. Они в космосе уже без малого триста лет. В экипаже были одни мужчины. И анабиованн у них не было.

— Итак, — резюмировал Котть, — можно считать единодушным следующее решение. Космоскаф шеф-пилота Болла силами автоматических буксиров «мирмека М — двести тринадцать», «мирмека М — двести семнадцать» и «мирмека М — двести двадцать два» отбуксирует «Велос» на орбиту, параметры которой определит расчетный центр нашей Базы и которую согласует Транспортный Совет. Все согласны?

Болл прямо-таки задохнулся от восхищения. Суметь найти единодушное решение там, где все от этого решения уходят как могут, — для этого талант нужен! Нет, не зря Коття сделали координатором Базы…

Брюн согласен.

Доктор Банши полностью поддерживает такое решение и к нему присоединяется Вацлав-геогигиенист.

— Заводить буксиры, шеф? — спросил Наан.

Болл кивнул. Это надо делать в любом случае.

— А если они не были на Карантине? — спохватился Наан. — Ведь рогановская астрогация — дело ненадежное, да и непонятно, как они очутились здесь, если садились на Карантине…

— Они могли включить старт-автоматику, — возразил Котть.

— И главное, — сказал Болл, — главное — вдруг они все же там были?

— Но ведь на корабле, — вмешался в общий разговор Шорак, — может быть ценнейшая информация! И ради нее стоит рискнуть! Пусть кто-то один отправится туда. В крайнем случае мы рискуем только одним человеком. Добровольцем. — Он замялся. — Мной.

— А если нет там этой ценнейшей информации? — спросил Котть.

— И существует ли вообще информация, за которую нужно было бы отдавать жизнь? — холодно поинтересовался Болл.

— Но ведь вам самому случалось рисковать, шеф-пилот!

— Однако я до сих пор жив. Что вряд ли оказалось бы возможным, рискуй я так.

— Совещание окончено, — объявил Котть. — Спасибо. Расчетная орбита «Велоса» будет сообщена вам через…

— Нет, — жестко прервал его Болл. — Расчетная орбита «Велоса» нам не нужна.

Напряженное ожидание последних часов превратилось теперь у Болла в холодное, злое упорство. Если все уклоняются от решения, кому-то надо брать ответственность на себя.

Котть воззрился с экрана, как будто ему показали инопланетянина.

— То есть?

— Я не собираюсь отводить «Велос» на стационарную орбиту, Миша.

— Почему?!

— Потому что это не дает гарантии. Потому что всегда найдутся энтузиасты вроде нашего стажера, которые полезут за гипотетической информацией…

— На столь же, между прочим, гипотетическую гибель… — вставил Наан. — Я согласен со стажером, Борис.

— Бунт на корабле… — Болл улыбнулся, но улыбка была чисто механической. — Теперь ты понимаешь, Миша, что его надо…

— Уничтожить? Последний из рогановских кораблей?! Пойми, его нужно сохранить — как музейную ценность, наконец! Ведь опасность в самом деле гипотетична, а ценность — несомненна. Да и с опасностью сумеем же мы справиться… когда-нибудь. А пока — выставим надежную охрану, со временем — поставим барраж…

Когда-нибудь… Болл знал цену этому «когда-нибудь». Потому что была еще и четвертая высадка на Карантин. Высадка, о которой знал только Болл. Патрульный космоскаф пошел на посадку, и остановить его Боллу было нечем. Вагин, второй пилот «Синдбада», проработавший в патруле всего месяц, направленным лучом передал на космоскаф Болла: «Хочу попытаться. Иначе не могу. Кто-то ведь должен…» Официально Болл доложил, что космоскаф Вагина потерпел аварию в результате столкновения с метеоритным телом. Потому что сказать правду — значило слишком многим доставить горе большее, чем от известия о такой вот случайной гибели. Но с тех пор Болл не верил в «когда-нибудь».

— Миша, меня зовут Болл, Борис Эдуардович Болл, и мой карт-бланш двадцать шесть-A-ноль двадцать девять.

— Ты хочешь?..

— Да. И отчитываться буду только перед Советом Астрогации.

Пилотам Пионеров и Дальней Разведки часто приходилось принимать решения, выходящие за пределы компетенции обычных командиров кораблей. Поэтому наиболее опытные из них получали карт-бланш, предоставлявший им автократию на неисследованных планетах и даже в нейтральных пространствах освоенных уже систем — вне стамиллионнокилометровой территориальной зоны, в пределах которой по космическому праву любой корабль подчинялся местным Советам.

Космоскаф находился в ста двадцати семи миллионах километров от Ксении, и Болл решил использовать свой карт-бланш.

Котть понял это.

— Боря, — сказал он, — эх, Боря… — И отключился.

— Шорак! — Слова Болла были отрывисты и сухи. — Пристыкуйте «мирмеки» к «Велосу».

— Шеф-пилот…

— «Походный устав», параграф семнадцать, три?

— Есть, шеф-пилот! — мертвым голосом сказал Шорак и забубнил: — КСГ борт семьдесят три к М — двести тринадцать, М — двести семнадцать, М — двести двадцать два…

— Наан, дайте траекторию на НИС — шестьсот сорок один.

Наан молча отвернулся к вычислителю. По экрану траектографа поползли разноцветные кривые. Их движение все убыстрялось. Постепенно их становилось все меньше, они сливались и вдруг замерли одной четкой зеленой чертой, тут же возникшей и на курсографе.

Болл положил руки на клавиатуру ходового пульта.

Наан, рывком развернув свое кресло, ударил командира каменнохолодным и тяжелым взглядом.

— Это трусость, — очень тихо и очень зло сказал он. — Вы просто трус, шеф-пилот. И ответите за это.

Рядом с линией расчетной орбиты, заданной Нааном, на курсографе появилась вторая, пунктирная, и когда они совместились, Болл медленно вывел гравитры на крейсерский режим.

— Отвечу, — кивнул он.

IV

Соединенные усилия трех «мирмеков» уверенно влекли «Велос» к НИС-641, солнцу Ксении, а на расстоянии двух десятых мегаметра параллельным курсом следовал космоскаф.

В рубке царило молчание, наполненное комариным звоном гравитров да изредка простреливаемое короткими диалогами, состоящими из строго уставных фраз. Болл и не пытался пробить брешь в немоте, отделившей его от экипажа, зная, что сейчас это бессмысленно. Может быть, потом…

Дважды Шорак связывался с Базой, и Болл разговаривал с Коттем. Хотя тот явно поостыл, разговор все же носил несколько натянутый, подчеркнуто официальный характер. Впрочем, Болла скорее удивило бы обратное. Он знал, что поймут его не сразу и не все.