Колин Уилсон - Паразиты разума

В девять утра меня разбудил Райх. Он вздохнул с облегчением, увидев, что со мной всё в порядке. Десятью минутами позже мы встретились за завтраком.

Именно тогда, сидя в залитом солнцем зале и попивая холодный апельсиновый сок, мы впервые плодотворно поразмыслили над Паразитами. Мы чувствовали себя свежими и отдохнувшими, и снова записали весь разговор на магнитофон. Прежде всего мы обсудили, как долго сможем хранить нашу осведомлённость в тайне от Паразитов, и сошлись на том, что узнать этого мы никак не можем. Впрочем, Вейсман был в безопасности шесть месяцев, и это показывало, что опасность не возникала немедленно. Более того: Паразиты знали, что Вейсману было известно об их существовании, они ведь мешали его попыткам обратиться к этой проблеме, так что он был меченым с самого начала. С другой стороны, я не чувствовал чуждого присутствия за день до того, как прочёл "Исторические размышления", и в последствии я справился с начинающейся тревогой и паникой. Я чувствовал себя исключительно здоровым — как душевно, так и физически. Я принимал вызов. Моя бабушка как-то сказала мне, что в первые дни Второй Мировой войны все казались более счастливыми и полными сил, чем когда-либо прежде, и теперь я понимал, почему.

Итак, было вполне вероятно, что Паразиты ещё не догадывались, что тайна Вейсмана перестала быть таковой, и ничего удивительного в этом не было. Мы не знали их числа — если к ним вообще применимо понятие количества, — но, если им было затруднительно контролировать пять миллиардов человек — нынешнее население мира, — то опасность была не столь велика.

— Предположим, — сказал Райх, — что теория Юнга верна, и что человеческая раса действительно имеет один огромный "разум", бескрайний океан "подсознания". Также мы полагаем, что эти создания населяют глубины этого океана и избегают появляться слишком близко у его поверхности из страха быть обнаруженными. В таком случае, они могут не догадываться о нашей осведомлённости годами, при условии, что мы не выдадим себя, как Вейсман, потревожив их.

Это ставило ещё одну проблему. Предыдущим вечером мы оба пришли к мысли, что лучшим способом узнать больше о Паразитах будут эксперименты с наркотиками, которые дадут нам возможность исследовать себя изнутри. Теперь мы поняли, что это будет опасно. Существуют ли тогда другие способы познать свой разум — без употребления наркотиков?

К счастью для нас, Вейсман подробно рассмотрел эту проблему в своих "Размышлениях", мы обнаружили это днём, страница за страницей изучая его работу. Столь необходимым нам методом оказалась феноменология Гуссерля. Гуссерль писал о составлении карты "структуры сознания" (или, как мы предпочитали говорить, "географии сознания") единственно средствами сознательных размышлений. Задумавшись над этим, мы увидели в этом здравый смысл. Если вы собираетесь составлять карту неизвестного континента — предположим, джунглей Венеры, — вы не станете тратить время впустую, продираясь среди деревьев, а в основном будете полагаться на приборы и вертолёт. Более важно то, что вам придется стать специалистом по распознаванию лежащего под вами — например, как узнать болото по его цвету и так далее. Ну а там, где дело касается географии человеческого разума, главная проблема заключается вовсе не в погружении в царства подсознания, а в умении приспосабливать слова к тому, что именно мы знаем о нём. С картой я могу пройти от Парижа до Калькутты, без неё же могу оказаться в Одессе. И если бы у нас была подобная "карта" разума человека, то мы смогли бы исследовать всю территорию, лежащую между смертью и мистическими видениями, кататонией и гениальностью.

Давайте я объясню это по-другому. Ум человека подобен огромному электронному мозгу, способного на самые потрясающие вещи. Но, к несчастью, человек не знает, как управлять им. Каждое утро, проснувшись, он подходит к панели управления этого мозга и вновь начинает дёргать за ручки и нажимать на кнопки. Абсурд: имея в своём распоряжении такую гигантскую машину, человек лишь знает, как заставить её делать простейшие вещи, заниматься самыми банальными будничными вопросами. Правда, есть некоторые люди — которых мы называем гениями, — способные заставить её делать гораздо более потрясающие вещи: писать симфонии и поэмы, открывать математические законы. И есть ещё несколько человек, вероятно, наиболее значительных из всех, которые используют эту машину для исследований её же собственных способностей — то есть, они используют её с целью узнать, что они могут сделать с её помощью. Эти люди знают, что этот мозг способен сочинить симфонию "Юпитер", "Фауста", "Критику чистого разума"[93] и многомерную геометрию. В некотором смысле, все эти работы были выполнены случайно, или, по меньшей мере, инстинктивно. Да, множество великих научных открытий делаются случайно, и после их совершения главная задача учёного состоит прежде всего в том, чтобы изучить скрытые законы, управляющие ими. Этот электронный мозг есть величайшая из всех загадок, и знание его секрета превратит человека в Бога. Как можно лучше всего использовать сознание, кроме как не исследуя его же собственные законы? В этом и заключается смысл слова "феноменология", возможно, единственно важного слова в словаре человечества.

Один только объём задачи повергал нас в благоговейный трепет. Однако он отнюдь не угнетал нас — ни один учёный не может быть подавлен перспективой бесконечного исследования. Снова и снова — я бы сказал, тысячу раз за следующие несколько месяцев — мы повторяли одно и то же: мы знаем, почему Вампирам так необходима секретность. Потому что всё дело заключается лишь в том, что человечество считает свою духовную болезнь как нечто само собой разумеющееся, как естественное состояние. Как только оно начинает сомневаться в этом, бороться с этим, ничто не может остановить его в продвижении вперёд.

Помню, чуть позже мы спустились в кафе попить чаю (мы решили, что, поскольку кофе тоже своего рода наркотик, его не следует употреблять). Пересекая главную площадь ЕУК, мы вдруг обнаружили, что смотрим на людей вокруг нас с какой-то богоподобной жалостью. Все они были поглощены своими мелочными хлопотами, запутаны в своих маленьких личных бытовых драмах, в то время как мы схватились с реальностью — единственно возможной реальностью, реальностью эволюции разума.

Всё это немедленно стало приносить результаты. Я начал терять излишний вес, и моё физическое здоровье всё более улучшалось. Я стал крепко и глубоко спать, и по пробуждении чувствовал себя спокойным и совершенно здоровым. Мои мыслительные процессы начали приобретать удивительную точность, я думал спокойно, медленно, почти педантично. Мы оба осознавали важность этого: Вейсман сравнивал Паразитов с акулами, а, как известно, лучший способ для пловца привлечь их внимание — начать кричать и барахтаться на поверхности. Мы не собирались совершать подобную ошибку.