Василий Головачев - Сборник "Этические уравнения"

– Иди переодевайся. – Повернулась к мужу. – Ты понимаешь, что говоришь?!

– Понимаю! – заорал Вадим, брызгая слюной. – Сука, проститутка! Где была?! Признавайся!

Он замахнулся и ударил бы, но потерял равновесие и чуть не упал.

– Я все знаю! Валентина меня давно предупреждала, что у тебя есть любовник! Увижу – убью!

Валентина была младшей сестрой Вадима и с самого момента замужества невзлюбила Марину, пылая к ней странной ревностью.

– Где была?! Говори!

Марина брезгливо обошла стоящего в трусах и футболке мужа, закрылась в ванной. В голове вертелась лишь одна мысль: неужели этого человека я когда-то любила?

Он начал стучать в дверь, ругаться, пришлось выходить и урезонивать захмелевшего Вадима, но он не успокаивался, и Марина поспешила к дочери, выглядывающей из детской. Закрылась, пытаясь не слушать бред, доносившийся из-за двери.

– Что с папой? – испуганно проговорила Стеша. – Он заболел?

Тогда Марина не выдержала и заплакала. Как сказал бы склонный к поэзии отец: это был плач души, разбившейся о стену. Стеной же было все, что разъединяло ее с мужем, в том числе ничем не обоснованная ревность. Марина вдруг окончательно поняла, что они с Вадимом разные люди и что надо резко менять жизнь. Семья не сложилась, несмотря на прожитые вместе десять лет, и даже дочь не сблизила их настолько, чтобы можно было терпеть выходки мужа и дальше.

– Ты чего плачешь, мамочка? – прижалась к ней Стеша. – Папа обидел?

Марина улыбнулась сквозь слезы, погладила дочь по волосам.

– Все нормально, котенок. Как говорит твой дедушка: жизнь, конечно, не удалась, а в остальном все нормально. Папа выпил лишнего, вот и буянит. Протрезвеет и будет просить прощения.

Стеша серьезно покачала головой:

– Не будет.

– Почему ты так думаешь?

– Он стал другим, как чужой все равно. Раньше мы с ним гуляли в парке, а теперь давно не гуляем, в кино не ходим. Не хочет даже послушать, что у нас в школе.

Марина отодвинула дочь, разглядывая ее лицо:

– Ты у меня совсем почти взрослая, все понимаешь. Может быть, все еще образуется, изменится к лучшему?

– Не оставляй меня больше одну с папой, ладно? Он ругается, что я ему надоедаю… в туалете запер… я там плакала…

– Когда?!

– Вчера вечером. Запер и свет выключил.

Марина потемнела, встала:

– Побудь здесь, займись домашним заданием, я сейчас приду.

Муж отшатнулся от двери, увидев, с каким выражением лица вышла жена.

– Это правда?!

– Т-ты о чем?

– Это правда, что ты запирал Стешу в туалете?!

Он отступил.

– Она не слушалась… ну и что?! Она совсем от рук отбилась! Ты ее жалеешь, не наказываешь, из нее такая же стерва вырастет!

Марина едва сдержалась, чтобы не дать Вадиму пощечину.

– Выбирай выражения! Если еще раз сделаешь нечто подобное…

– То что? Ты милицию вызовешь? – Муж ухмыльнулся. – Или своего хахаля?

– Я уйду!

– Ах, даже так? – Вадим шутливо развел руками, поклонился, чуть не упал. – Скатертью дорога!

В сумочке Марины зазвонил сотовый телефон.

Марина взяла трубку:

– Слушаю.

– Добрый день, – раздался в трубке уверенный мужской голос. – Марина?

– Да. А вы… – Марина вдруг узнала этот голос, и у нее перехватило дыхание. – Максим?

– Он самый. Как поживаете?

– Извините… – Она еле справилась с волнением. – Перезвоните попозже, пожалуйста.

– У вас что-то случилось?

– Нет-нет, ничего… все нормально… просто я тороплюсь.

– Хорошо, позвоню вечером. Но если требуется помощь…

– Нет-нет, не надо, все хорошо.

– До вечера.

В трубке зазвенели птичьи трели отбоя.

– Кто звонил? – осведомился Вадим почти трезвым голосом.

Марина не ответила, вернулась в детскую, закрыла за собой дверь. Сердце колотилось, щеки пылали, грудь вздымалась. Что это со мной? – подумала она с испугом. Потом заметила вопрошающий взгляд дочери и отбросила посторонние мысли. Дочь вряд ли поняла бы ее объяснения. Тем более что Марина сама себе ничего не могла объяснить. Просто ей позвонил человек, которому она понравилась. Вот и все.

– Вот и все, – повторила она вслух.

Стеша молча обняла мать.

НАПРЯГ

Солнце сияло вовсю. На небе ни облачка. Снег искрился так, что было больно глазам. Мороз щипал щеки, уши и нос. Но Арсений не замечал ничего. Он упоенно работал палками и шел по лыжне, проложенной вдоль улицы, с максимально возможной скоростью. Под взглядами соседей, а главное – под взглядами девчонок, живущих неподалеку, которые учились с ним в одном классе. Впрочем, о них он думал мало, перед глазами стояла та, которая казалась единственной и училась в параллельном шестом «Б». И хотя она в данный момент его не видела, чувствовать себя спортсменом-лыжником, сильным и ловким, было весьма приятно.

Вот и околица той части Родомля, которая мало чем отличалась от деревни. Контора «Заготскот», рядом продуктовый магазинчик. Слева – молодой хвойный лесок, известный жителям поселка под названием сосонник, а за ним – противотанковый ров времен Великой Отечественной войны, широкий и глубокий. Прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как родина отгуляла победу над фашистами, но ров все еще оставался таким же непреодолимым, каким его вырыли защитники Родомля, и продолжал напоминать о военных временах. Арсений с малолетства любил кататься на лыжах с его крутых склонов, один или с друзьями, а в тринадцать лет уже прыгал с естественных трамплинов и съезжал вниз так, что дух захватывало и сердце омывалось удивительной радостной силой и хотелось мчаться со склонов рва еще и еще раз, чтобы когда-нибудь вдруг оторваться от снежных торосов и взлететь…

Домой он обычно возвращался мокрым с головы до ног, усталым, но довольным, с праздником в душе.

Этот праздник сопровождал его и дальше, особенно под Новый год, когда в доме уже стояла наряженная елка, – он, конечно же, принимал участие в ее украшении, вместе с мамой и сестрой, – и оставалось лишь дождаться боя курантов, веселых криков близких, покричать вместе с ними «ура!», а потом сорвать с елки самую вкусную конфету…

Господи, как давно это было! Зима детства – где ты? Почему память возвращается к тебе снова и снова, отзываясь в сердце сладкой болью навсегда утраченного?..

Арсений Васильевич грустно улыбнулся, вспомнив, как часто возвращался из школы, будучи уже постарше, в девятом и десятом классах, с небольшим школьным телескопом системы Максутова [1], чтобы до глубокой ночи смотреть на звезды. Зимой делать это было намного удобней, ночь опускалась на поселок рано, небо превращалось в черную бездну, и звезды казались особенно яркими и четкими. Руки и ноги мерзли нещадно, холод пронизывал до костей, глаз едва не примерзал к окуляру телескопа, но Арсений смотрел и смотрел в небо, завороженный красотой звездного узора. Он видел Венеру и Марс – как планеты, а не как звезды, любовался кольцом Сатурна – тоненькой стрелочкой, пересекающей его диск, считал спутники Юпитера – иногда удавалось увидеть полдюжины, и часами следил за проплывающей в небе Луной, испещренной узором кратеров и синими тенями низменностей и морей…