Стиг Ларссон - Девушка, которая застряла в паутине

Ознакомительный фрагмент

— Не совсем.

— Это его рецепт креативности. Под толерантностью он подразумевает, что нужна терпимость по отношению к необычным идеям и необычным людям. Чем больше ты открыт для людей с отклонениями или вообще для меньшинств, тем больше к тебе стекается новаторских мыслей. Немного напоминает Ричарда Флориду с его гей-индексом. Там, где толерантно относятся к таким, как я, присутствует также бóльшая открытость и креативность.

— Слишком гомогенные и осуждающие организации ничего не создают.

— Именно. А таланты, по его словам, не только выдают хорошие результаты — они еще притягивают другие таланты. Создают среду, где людям приятно находиться. И с самого начала Грант пытался скорее заманивать к себе гениев в своей отрасли, нежели заполучать идеально подходящих специалистов. Пусть направление определяют таланты, а не наоборот, считал он.

— А теснота?

— От талантов должно быть тесно, то есть пусть работают сплошные таланты. Незачем разводить бюрократию для организации встреч. Не нужно заранее оговаривать время встречи и беседовать с секретарями. Просто вваливайся и обсуждай. Надо иметь возможность перебрасываться идеями беспрепятственно. И, как ты наверняка знаешь, «Солифон» добился сказочного успеха. Они поставили новаторские технологии в целый ряд мест, даже сюда, в АНБ, между нами говоря. Но затем появился новый маленький гений, твой соотечественник, и с ним…

— …улетучились все чертовы Тэ.

— Точно.

— И это был Бальдер.

— Совершенно верно. И я не думаю, чтобы у него в нормальной ситуации имелись проблемы с толерантностью, да и с теснотой. Однако он с самого начала распространял вокруг себя какой-то яд и отказывался хоть чем-то делиться. Ему с ходу удалось испортить хорошую атмосферу среди элитарных ученых компании, особенно когда Бальдер начал обвинять народ в воровстве и эпигонстве. Кроме того, он крупно поругался с владельцем, Николасом Грантом. Но тот отказывается рассказывать, в чем было дело; говорит только, что оно носило личный характер. Вскоре после этого Бальдер уволился.

— Я знаю.

— Да, и большинство только обрадовалось его уходу. В компании стало легче дышать, и люди снова начали доверять друг другу, хотя бы в какой-то степени. Но Николас Грант не обрадовался, и, прежде всего, не порадовались его адвокаты. Бальдер забрал с собою свои наработки, а все подозревали — возможно, потому что никто о его исследованиях ничего толком не знал, и слухи сменяли друг друга, — что он додумался до чего-то сенсационного, способного произвести революционные преобразования в квантовом компьютере, над которым работал «Солифон».

— А чисто юридически его достижения принадлежали компании, а не лично ему.

— Именно. Соответственно, хотя Бальдер громко кричал о воровстве, в конечном счете вором оказался он сам, и скоро, вероятно, грянет суд, если только Бальдер не сможет запугать ведущих адвокатов тем, что ему известно. Он передал им, что информация является для него страховкой жизни, и возможно, так и есть. Но в худшем случае она станет также…

— Его смертью.

— Меня, по крайней мере, это беспокоит, — продолжала Алона. — У нас появляются все более явные признаки того, что затевается нечто серьезное, а по словам твоего шефа я поняла, что ты можешь помочь нам с кое-какими фрагментами мозаики.

Бросив взгляд на бурю за окном, Габриэлла испытала сильное желание бросить все и рвануть домой. Тем не менее она сняла пальто и с отвратительным настроением уселась обратно за стол.

— В чем вам нужна помощь?

— Как ты думаешь, что он разузнал?

— Должна ли я понимать это так, что вам не удалось ни наладить его прослушку, ни проникнуть к нему в компьютер?

— На это, душенька, я тебе не отвечу. Но как тебе кажется?

Габриэлла вспомнила, как Франс недавно, стоя в дверях ее кабинета, бормотал о том, что мечтает о «новой жизни»… Что он под этим подразумевал?

— Предполагаю, тебе известно, — сказала она, — что Бальдер считал, будто у него в Швеции украли результаты исследования. Радиотехнический центр Министерства обороны провел довольно обширное обследование и в какой-то мере признал справедливость его слов, хотя дальше разбираться не стал. Тогда же я впервые встретилась с Бальдером, и он мне не слишком понравился. Заговорил меня до смерти и закрывал глаза на все, не касавшееся его самого и его исследований. Помню, мне подумалось, что никакой успех на свете не стоит подобной однобокости. Если для мирового признания требуется такая жизненная позиция, мне оно не нужно, даже в мечтах. Впрочем, возможно, на мое отношение к нему повлияло постановление суда.

— Об опеке?

— Да, его тогда только что лишили права заниматься сыном-аутистом, поскольку он не уделял тому никакого внимания и даже не заметил, когда мальчику свалился на голову чуть ли не целый стеллаж его книг, и, услышав, что он восстановил против себя буквально весь «Солифон», я прекрасно поняла, почему. Мне подумалось: так ему и надо.

— А дальше?

— Дальше он вернулся домой, и у нас заговорили о том, что ему бы надо предоставить какую-то форму защиты; тогда я снова с ним встретилась. Всего несколько недель назад. Просто невероятно, но он совершенно изменился. Не только потому, что сбрил бороду, привел в порядок прическу и похудел. Он сделался более тихим и даже немного неуверенным. От его одержимости не осталось и следа, и я помню, что спросила его, не волнуется ли он по поводу предстоящих процессов. И знаешь, что он ответил?

— Нет.

— Он с невероятным сарказмом заявил, что не волнуется, поскольку перед законом все равны.

— И что же он имел в виду?

— Что мы все равны, если одинаково расплачиваемся. В его мире, сказал он, закон — не что иное, как меч, которым пронзают таких, как он. То есть он, конечно, волновался. Волновался и потому, что знает вещи, которые не так-то легко носить в себе, даже при том, что они могут его спасти.

— А он не сказал, что это?

— Он сказал, что не хочет лишиться своей единственной козырной карты. Хочет подождать и посмотреть, насколько далеко готов пойти противник. Но я заметила по нему, что он выбит из колеи. В какой-то момент он выпалил, что есть люди, желающие причинить ему вред.

— Каким образом?

— Не чисто физически, по его мнению. Они главным образом хотят отобрать у него его исследования и доброе имя. Но я не уверена, что он действительно считает, будто на этом все закончится, поэтому предложила ему завести сторожевую собаку. Мне вообще кажется, что собака была бы отличной компанией человеку, живущему в пригороде, причем в слишком большом доме. Однако он отказался. Резко заявил, что сейчас держать собаку не может.