Евгений Евтушенко - Ардабиола

Ардабьев дернулся и застонал. На миг открыл измученные глаза: перед его лицом дергался православный крестик на цепочке, высунувшийся сквозь расстегнутую черную кожаную куртку. Пеструшка и Фантомас в ужасе переглянулись.

— Так ты говорил, что я игрушечный? Что я фашист? Ну что ж, не все из прошлого надо отбрасывать… — словно захмелев, бормотал Философ, водя язычком пламени по груди Ардабьева.

— Бежим! — потянул Пеструшка за рукав Фантомаса.

— Стой, трус! — властно остановил его Философ, и Пеструшка повиновался. — Снимай с него твои джинса…

— Не нужны мне джинса… — стучал зубами Пеструшка.

— Нет, тебе очень нужны джинса… Ты не можешь жить без джинсов. Без настоящих фирменных джинсов… — ласково приговаривал Философ. — Снимай, тебе говорят! Да можешь не сдирать с него ботинки. Джинса расклешенные… Постой, не беги! Дай ему в лоб кастетом, Пеструшка, чтобы у него навсегда отшибло память! Молодец! Ты растешь на глазах! А теперь надо слинять…

Они пробежали несколько кварталов, не встретив в темноте ни души. Пеструшка вдруг зашатался и упал на колени. Его тошнило.

— Дай-ка мне джинса… — сказал Философ. — Проверю фирму… — И чиркнул револьвером-зажигалкой, осветив ярлык на заднем кармане джинсов язычком пламени: — Лажа… — сплюнув, сказал Философ. — Югославские. Клиринговые. Не фирменные…

7

Крохотная старушка с расторопными глазами шла по берегу канала, легко держа в одной руке дерюжный мешок, где ничто не позванивало, потому что там лежала только бутылка из-под «Кубанской горькой»: ей не с чем было сталкиваться. Старуха шевелила палкой осенние пожелтевшие кусты, но бутылок в них не было. Не было, потому что похолодало и культурный отдых на траве с закусками и бутылками прекратился. Старушка подумала о том, что еще остались футбольные матчи и надо полностью переключиться на стадион имени Ленина. Олимпийские игры уже кончились, и теперь вход туда открыт. Там под трибунами всегда много бутылок, хотя ездить туда — это большой конец и рядом нет знакомой приемщицы стеклотары, которая брала бы бутылки по десять копеек вместо двенадцати, но зато без очереди.

— Здравствуйте… — раздался голос.

Старуха подняла голову и увидела перед собой девушку в кепке.

— Вы не помните меня? — спросила девушка.

Старуха подозрительно оглядела ее:

— Не помню.

— Я была здесь месяц назад… — сказала девушка в кепке. — Я сидела вот на этом холме рядом с одним человеком. Его голова была наголо обрита. Рядом стояла оранжевая машина, набитая бутылками. Вы подобрали пустую «бутылку из-под шампанского и спросили, можно ли взять ее. Тогда бритый человек сказал, что через день он привезет вам на машине много пустых бутылок. Припоминаете?

— Ну и что? — настороженно спросила старуха.

— Он вам привез пустые бутылки, как обещал?

— Мало ли кто что обещал… — хмыкнула старуха. — Это он перед вами обещался, форс показывал. А потом забыл, да и все. Если он не дурак, так он сам бутылки сдал.

— Простите… — сказала девушка в кепке и быстрыми, хотя и неуверенными после больницы шагами пошла прочь.

Девушка в кепке почувствовала, что с бритым человеком что-то случилось, если он не привез пустые бутылки, как обещал. Девушка в кепке хотела его увидеть, а почему — и сама бы не могла себе объяснить.

Девушка в кепке помнила только его фамилию. Без имени и отчества в справочном бюро ей сначала не захотели дать справку. Девушка в кепке очень попросила. К счастью, Ардабьевых в Москве оказалось немного, а Ардабьев, подходящий по возрасту, был только один.

Найдя его дом, девушка долго нажимала кнопку на восьмом этаже, но никто не открыл ей дверь.

Девушка в кепке вышла из подъезда и огляделась. Во дворе никого не было, только четверо под деревянным грибком забивали „козла“. У одного из них на ногах почему-то были женские тапочки с помпонами.

Девушка подошла к столу и спросила:

— Скажите, кто-нибудь из вас знает Ардабьева?

— Откуда всех знать… — пробурчал человек в тапочках с помпонами. Это не то, что в прежних коммуналках. Теперь все в своих квартирах прячутся, как в норах. Я сам четыре года здесь живу, а фамилии соседки по лестничной клетке не знаю. Вот друг друга в нашей компании мы знаем. „Козел“ соединил. А какой он из себя, этот Ардабьев?

— Бритый. У него оранжевый пикап. Он живет на восьмом этаже, в четыреста шестнадцатой. Я звонила в дверь, но никто не отвечал. А мне его обязательно надо увидеть.

— А, этот бритый! — оживился человек с помпонами. — Как же, как же… Я ему месяц назад выгружаться помогал. Еще вместе выпили… Компанейский парень… Да вот куда-то он с того дня исчез. Жена, правда, приезжала один раз на его машине, в гараж ее поставила… Они как-то не по-русски живут: не поймешь, то ли вместе, то ли порознь… А он точно в воду канул… Может, что передать, когда объявится?

— Нет. Ничего не надо передавать, — сказала девушка в кепке, повернулась и пошла.

Но едва человек с помпонами снова сел за стол под деревянный грибок, блаженно ощутив в пальцах костяшки домино, на стол перед ним лег вчетверо сложенный блокнотный листок.

— Я передумала, — сказала девушка. — Передайте, пожалуйста, вот это.

Через день она сидела в самолете, следующем рейсом Москва — Норильск, куда получила направление после окончания библиотечного института. Кепку ей пришлось сразу там снять и надеть ушанку, потому что в Норильске уже выпал снег. Когда один читатель сдал ей книгу Глемзера „Человек против рака“, она спросила его:

— Скажите, а почему вы брали эту книгу?

— К сожалению, не из любопытства, — ответил он. — Я онколог.

— А вы когда-нибудь слышали о таком лекарстве против рака — ардабиола?

— Нет, — ответил он. — Никогда не слышал.

8

Погожим сентябрьским утром 1981 года Ардабьев стоял во дворе и, окуная тряпку в пластмассовое ведро, мыл свою машину. Это был уже не оранжевый пикап, а новенькая бордовая „Волга“, купленная им за чеки Внешпосылторга, после того, как его кандидатская диссертация на тему „Опыт использования музыки в выращивании овощей“ была издана книгой в Москве, а затем переиздана в США, ФРГ, Франции, Италии и других твердовалютных странах.

Психология растений… Загадочная, еще мало исследованная область, Люди издавна замечали, что в домах, где часто происходят семейные ссоры, цветы вянут. Присоединенные к стволам датчики отмечали, что в деревьях начинается вибрация, когда к ним подходят с пилой или с топорами. В опытных парниках Ардабьев присоединил к помидорам наушники от магнитофона, включая музыку, и помидоры начинали молниеносно расти. Некоторые из них достигали килограммового веса. Сначала над Ардабьевым смеялись. Потом перестали. Но помидоры в наушниках для него неожиданно оказались лишь мелочью. Главным стала ардабиола. Когда он выращивал ее у себя дома, в обыкновенных ящиках с землей, он тоже включал на малой скорости магнитофон с симфоническими записями, и она росла быстрее. Легкая музыка на ардабиолу не действовала в отличие от парниковых огурцов, которые хорошо созревали под песни Муслима Магомаева, Иосифа Кобзона и Льва Лещенко, Ардабиола любила Моцарта, Бетховена, Чайковского. Но диссертацию Ардабьев защитил не об ардабиоле, а о музыкальности овощей. Полезность овощей для общества была очевидней. Материализованным общественным признанием явились кандидатская степень и книга, превратившаяся в бордовую „Волгу“, которую Ардабьев мыл во дворе своего, пока еще чертановского дома.