Журнал «Если» - «Если», 1999 № 04

Малагирос прищурился.

— Что за новые игры? Никогда не слышал о чем-либо подобном!

— А я слышала, — сказала она со вздохом. — Игры здесь ни при чем. Иногда капитаны в порту жалуются, что волшебство, помогавшее их кораблям плыть по морю без весел и ветра, перестает действовать, и им приходится полагаться на волю волн, пока все опять не возвращается в обычную колею.

Он глядел на нее недоверчиво.

— Это чистая правда.

— Сейчас у меня нет времени, чтобы гадать, правда это или ложь, — заключил он и, разбежавшись, со всей силы ударил по замку ногой. Дверь распахнулась и с оглушительным стуком врезалась в стену.

— Неплохо, — насмешливо проговорила она. — Думаешь, никто и ухом не повел?

— Вини себя, — отрезал он, закрывая дверь. — Это ты не смогла открыть ее бесшумно.

Она сверкнула глазами.

— Не ногтями же ее царапать! Кстати, раз на меня продолжают сыпаться обвинения, то будь добр, объясни, что ты имел в виду, говоря о моей вине?

Он окинул ее ледяным взглядом и зашагал по коридору, куда они попали, открыв дверь.

— Надеюсь, этот путь выведет нас наружу, — бросил он через плечо. — Видишь, куда отклоняется пламя?

Он был прав: пламя факела реагировало на чуть заметный сквозняк.

— Не смей поворачиваться ко мне спиной! — прикрикнула она на него.

— Как ты мне за это отомстишь? Превратишь в жабу? Нет, ведь теперь ты у нас бессильна, — проговорил он с насмешливым сочувствием. — Волшебство перестало действовать. Что же ты предпримешь?

— То же самое, что обыкновенные люди, — ответила она, сверля взглядом его спину. — Наговорю гадостей, а потом пожалею.

— Дневной свет! — крикнул он.

Они ускорили шаг. В одном месте потолок коридора обвалился, и в провале виднелось голубое небо.

Оба подняли головы. У Афонии буквально отвисла челюсть. «Странно, — подумала она. — Раньше я считала это выражение преувеличением».

Над ними нависла высоченная башня, грозившая в любой момент рухнуть и раздавить их. В воздухе плясала густая пыль. Оба заморгали и начали чихать.

Малагирос отбросил факел и сказал Афонии.

— Я выберусь и помогу тебе.

Оказавшись на поверхности, они наперегонки бросились к стене. Оглянулись они один раз, чтобы посмотреть, как воздушный дворец раздавил жилище пришельца с Запада.

— Конец волшебству.

— Увы, — печально согласилась она и упрямо спросила: — Так что ты имел в виду, обвиняя во всем меня?

Он удивленно покосился на нее и фыркнул.

— Весь мир погиб, а тут изволь объясняться… — Его улыбка померкла. — Впервые увидев тебя, я попросил знакомого, чтобы меня представили. Я стоял неподалеку и слышал, как ты ответила, что не желаешь знакомиться с сыном раба.

— О! — Она пристыженно опустила голову, густо покраснела и стала крутить узел на подоле туники, где были спрятаны доставшиеся ей три глаза Ногры. — Моими устами говорила зависть. — Она подняла глаза. — Прости меня.

Взяв его руку, она отдала ему свою долю.

Он улыбнулся, полез в карман и отдал ей свою.

— Без тебя Город был бы скучным, — объяснил он.

Их отвлек оглушительный грохот. Они оглянулись на воздушный дворец, ожидая, что он окончательно развалится, но вместо этого он приподнялся, как споткнувшийся пьяница, и стал медленно подниматься в воздух. Они завороженно наблюдали за этим зрелищем. Потом они почувствовали некую перемену в камнях, лежавших на их ладонях, и не поверили своим глазам.

Алые камни пульсировали и переливались. Дружно закричав, оба вора с отвращением выбросили их. Глаза лопались, как перезревшие плоды, и снова сливались. Малагирос и Афония попятились от этого неаппетитного зрелища и не обратили внимания на чудище, похожее на гиппопотама, появившееся в проломе стены.

Марк Лициний смотрел на них, сжимая в пухлой руке меч. Его туника была забрызгана кровью. Видимо, защитные чары возвратились еще до того, как он испустил дух. Он, шатаясь, шагнул в их сторону и наступил на алую пульсирующую массу, бывшую глазами Ногры.

— Я убью вас, — прорычал он свирепо.

Мерзость, на которую он наступил, поползла по его ноге.

— Ты осквернил мое божество, убил моих друзей, покусился на меня! Эта гадюка меня укусила. Вы за это расплатитесь.

Сделав еще шаг, Марк остановился и издал пронзительный визг. Он подпрыгивал на месте и непристойно извивался, словно в агонии.

Потом он угомонился. Его распахнутые глаза были напрочь лишены белков: они представляли собою сплошную радужную оболочку красного цвета.

— Наконец-то! — зловеще произнес громовой голос. — После шестисот лет окропления кровью, которая была мне совершенно ни к чему, я получил то, чего всегда хотел.

Он довольно провел руками по ногам, груди, животу.

— Теперь у меня есть собственное тело! — Он усмехнулся. — Мой господин был слишком горд тем, что создал меня, а потому не уничтожил даже тогда, когда понял, как я опасен. Он разделил меня на шесть частей и поместил на морде чудовищного идола. Как я ни пытался подсказать своим безмозглым почитателям, что мне нужно собственное тело, ничего не получалось: я был слишком слаб. А теперь в благодарность за содеянное вами я убью вас. Ваша кровь станет моим первым пиром. Однако на этом моя благодарность не завершится: я избавлю вас от вечных мук, которые суждены отныне остальному человечеству.

Тело, бывшее прежде Марком Лицинием, занесло меч и зашагало к несчастным ворам.

— Я чувствую твой талант, ведьма. Но он тебе не поможет. Передо мной ты бессильна, словно былинка.

Афония вскинула руки. «Не могу!» — мелькнуло у нее в голове. Демон, обретший плоть, был слишком могуществен.

Плоть была вооружена хотя и обыкновенным, зато очень длинным мечом. Мгновение — и женщина будет искромсана на части.

На физиономии Марка-Ногры появилось удивленное выражение: Малагирос выступил вперед, держа не менее длинный меч обеими руками. Взмах — и голова монстра свалилась с плеч.

«Видимо, он не смог жить на одной земле с теми, кто не собирался его кормить, — подумал Малагирос, по инерции отлетев на несколько шагов. — Как я погляжу, демонов не обучают искусству обращения с мечом».

— Я убил его! — завопил он.

Но из тела Марка уже лезло наружу оранжевое существо — сам Ногра.

— Дьявол! — проницательно пробормотал Малагирос, пятясь.

Тогда Афония пронзила Ногру мечом из Старого города, произнеся при этом самое могущественное из известных ей заклинаний. Ногра начал пузыриться, словно перезрелый плод, брошенный в огонь. Постепенно он растекся и ушел в землю, оставив после себя трудно различимое пятно.