Журнал «Если» - «Если», 2005 № 08

— Да. Поэтому я обсуждал с Кассиасом возможность признать смешанные браки или хотя бы потомство от них. Если это состоится, ваша жена, Бедфорд, сможет получить официальный статус дочери Дома, права и привилегии.

— Ё! — вырвалось у меня. — Это не прокатит! Что удерживало ваших до сих пор? Только правильные отношения. Если Дом разрешит детей от кого попало, ваши пустятся во все тяжкие. Начнут состязаться, кто больше оплодотворит. И где же тогда ваша Мораль? Даже если допустить, что порядочный эльф останется со смертной женщиной всю ее жизнь, что помешает ему запустить сериал, где в каждой сорокаминутке — новая героиня? Если такое станет возможным, кто из вас свяжет жизнь с эльфой? И чем будет скреплен такой союз? Дружбой? Или разницей высоких и низких отношений? Ваша аристократия духа держится только на противопоставлении Своих чужому, враждебному миру. Откройте двери — и вы растворитесь в нем.

— Пока это только гипотеза, — возразил Альбин. — Полынь тоже была не всегда. Однажды ее законодательно приняли, и я сегодня здесь затем, чтобы дать руководству Дома отчет: во что это развилось и насколько целесообразно проводить Полынь в дальнейшем.

Нас прервал крик женщины. Как это может быть? Ты всегда различаешь по оттенку: колотят ли ей стекла, ломают ли дверь, вырвали ль сумочку, бьют-убивают мужа у нее на глазах или вот как сейчас? Задушено, хрипло, без ума, когда весь ужас одним горлом выходит, и то пока рот не зажали.

Рохля вздрогнул, и глаза у него сделались затравленными.

— Брось эту мысль, — резко сказал я. — Всех не защитим.

Последнее я договаривал ему в спину. Альбин не тронулся с места

— сидел прямо, сложив руки на коленях, как барышня.

— Всех — нет, — ответил Дерек, когда вернулся. Его трясло, и зубы у него стучали, а сукно куртки источало тонкий лекарственный запах с преобладанием ноты аниса. На левую руку он натягивал орочью перчатку без пальцев, с шипами на костяшках, и я подумал, что в лихое дело мы ввязались без оружия. — В аптеку девчонка побежала, в подвальчик напротив, за лекарством отцу. А этот прежде нее еще туда забрался, догадайся с одного раза, что ему было нужно.

— Наркотики, — пояснил я для эльфа.

— Да-да, я понял. Э-э-э… все ли в порядке?

— Все, за исключением того, что на улице во весь рост Полынь. И это только начало.

Я помнил много Полыней, Рохля — только одну. Зато уж, видно, запомнил. Ближе к вечеру хищники собьются в стаи. И перепьются. Тогда и впрямь никого не остановим, но пока — можно. Пока каждый случай — частный.

— Полынь учит смирению.

— Полынь называет нам нашу истинную цену, — огрызнулся Дерек. — Что ты сделаешь и чего не сделаешь, когда никому не должен. Я помню, как крался по стеночке в тот раз, поджав хвост и мучительно себя презирая. Больше ничего не помню: рушатся прогоревшие балки, искры и визг… вот такой. Никогда не забуду. Кого-то из окна выбрасывают, только силуэт мелькнул на фоне неба. И одно желание

— забиться куда-нибудь крысенком, чтобы стена за спиной, и никогда не вылезать. Это ж не кто-нибудь бузит, не чужая вражеская армия, это же соседи! Потом они при встрече глаза прячут. Стыдно им… Ну, Альбин, где нам мальчишку искать?

— Там, где шуму больше всего. Или вокруг твердынь: они сейчас как острова в море… Но это ведь бессмысленно, да? Если он хотел глазеть на осаду, не было ничего проще, чем все бы домой принесли.

— Гномские кварталы, — сказал я. — Там традиционно разразятся самые ожесточенные уличные бои. Вы готовы?

Серый влажный рассвет развернулся в такое же утро, и к полудню не развиднелось. Солнце ходило где-то там, с той стороны туч. Марджори в окружении целого модельного агентства — жен и дев Шиповника — стояла на галерее Башни, наблюдая, что происходит под стенами.

Страха не было. Дитя работного дома, девушка с улицы — никто прежде не дрался за нее. Интересно узнать, что за чувства она испытает. К тому же первые орки, собиравшиеся к Шиповнику и вооруженные только железными палками, выглядели слишком ничтожно. Они только бесновались внизу да выкрикивали бранные слова, и лучники Гракха, расставленные редкой цепью по верху стены, не тратили на них стрелы. С галереи-фонаря их было прекрасно видно. Потом Башню, словно вуалью, охватило дымом. Толпа поджигала все на своем пути, а ветер гнал серые клубы вперед, то прижимая их к земле, то оттягивая вверх, повинуясь лишь воле своей. Только потом Мардж догадалась, что дождь играет «за нас», не позволяя разойтись огню. Кто-то где-то ворожит. Кто-то где-то полагает, будто держит Полынь в рамках.

Потом под стенами стало черно, сколько видел глаз: будто и впрямь море подступило к утесу. Тогда и полезли. И началось.

Через стену полетели горшки с «горючкой», чадной и вонючей. Дыма стало больше. В основном метательные снаряды попадали в парк, бились оземь, жидкость разливалась, прожигая дорожки в жухлой осенней траве.

Лучники на стене только пригибались, пропуская над головами горшки. Потом то один, то другой начали стрелять, видимо, в ответ, но пока редко. Тетивы нейлоновые, влажность им нипочем. Гракх был виден издалека: самый большой, и голос у него, наверное, мощный. Ведь надо же ему перекрывать гул, который создают идущие на приступ. А уж те ревут во всю глотку, подбадривая себя и соседа.

Плотность стрельбы увеличилась, это было заметно по движениям локтей. И орочьи стрелы мелькали, как черный толстый пунктир. Гракх — взгляд то и дело возвращался к нему — стрелял будто заведенный. Забрасывал руку за голову, пальцами щипал стрелу за перья, а далее единым, слитным движением набрасывал ее на тетиву, оттягивал к уху, стрелял. Не целился. То ли эльфы не целятся вообще, то ли лук его заколдован, то ли в этой каше куда ни кинь стрелу, она непременно в кого-нибудь вонзится. Из лифта только успевали колчаны подтаскивать. Судя по их количеству, не одни орки загодя готовились к Дню Полыни. Стреляли, сталкивали лестницы, снова стреляли… Время будто остановилось.

Если прапрабабушке встретился кто-то вроде такого вот Гракха… бедная прапрабабушка!

— Чары! — охнула подле Мардж незнакомая эльфа. — Их смывает дождем.

Дождем, однако, смывало не только чары. Там, на стене, защитники опустили луки, и по обмякшим плечам стало видно, как они устали. Орков гнала вперед одна только классовая ненависть, их стихийные главари не обладали правом казнить и миловать, и убивали они, только пока хотели. Многочасовой дождь охлаждал пыл. В штурме сам собою возник обеденный перерыв. Эльфы на стене тоже расстелили пледы, уселись, и термос им пригодился.