В Марин - Сиреневая токката махаона

- Все это мне давно известно, - нетерпеливо, перебил меня Шиманский. А вот вы никогда не думали, доктор, что искусство может быть объективным? Вот, к примеру, стоит перед вами дерево. Художник копирует его. Зрители восхищаются: как прекрасно нарисовано! Какое произведение искусства! А само дерево не произведение искусства? Только уже не человеческого искусства, а искусства природы?!

- Простите меня, но это софистика, - возразил я.

Мои возражения, казалось, очень возбудили Шиманского. Он пересел в кресло, поближе ко мне и с жаром продолжал:

- Представьте себе; вы входите в лес и любуетесь красотой стволов и листвы деревьев, любуетесь красотой облаков, цветов и бабочек, с наслаждением слушаете пение птиц... Искусство природы - это не живопись, не музыка, не театр... Это что-то общее, единое, синтетическое и в то же время, если можно так выразиться, прикладное. Мне иногда кажется, что природа - это исполинский театр с безукоризненными декорациями и самыми талантливыми исполнителями в мире. Даже мы с вами - невольные актеры театра природы...

Шиманский отпил несколько глотков из стоящего на столе стакана и продолжал:

- Но не казалось ли вам в то же время, доктор, что это искусство природы не совсем такое, каким оно представляется нам с вами? В действительности оно может быть в тысячу раз красивее, величественнее, глубже! Вы знаете, доктор, когда мне пришли в голову эти мысли, мне стало почему-то немного страшно. Я пел на сцене около двадцати лет. А мой голос, оказывается, - это всего-навсего красивая оболочка того, что лежит внутри меня...

Шиманский криво усмехнулся и в задумчивости прикусил губу.

- Вам не скучно слушать все эти философствования?

- Нет, что вы! - я запротестовал очень искренне - меня глубоко заинтересовали не столько мысли Шиманского, сколько он сам.

Шиманский неожиданно сник, глубоко опустился в кресло и прикрыл глаза рукой. Мне стало неловко, и я подумал, что надо уйти. В этот момент Шиманский тихо произнес:

- Я покажу вам искусство природы...

- Где?

- Здесь. Сейчас же.

Шиманский протянул от треноги-столика с колпаком к тахте два тонких голубых провода. Один из них он включил в обыкновенную розетку, второй - в какую-то большую черную коробку с разноцветными рычажками. Щелкнул переключатель, и я невольно вздрогнул - колпак осветился мерным сиреневым цветом. Одновременно с этим из-под колпака раздался мягкий и тонкий звук, похожий на звук органа. По комнате прошел легкий запах, отдаленно напоминающий запах маттиолы.

- Что это? - удивился я.

Шиманский усмехнулся.

- Ничего особенного. Спросите Михаила, и он вам с ученым видом ответит, что в данном случае произошла трансформация механического движения бабочки в гамму цвета, звука и запаха при помощи обыкновенного импульсного генератора из телестудии... В действительности же это своего рода увертюра к симфонии, или, точнее, токкате махаона. Погодите, я сейчас спугну его.

Махаон вздрогнул, пополз вверх по антенне и вдруг взвился в воздух крылья его судорожно забились о стенки стеклянного колпака. Больше я не видел махаона - колпак начал излучать целый фонтан цветного света. Цвета напоминали мне окраску самого махаона, но были значительно ярче, свежее и переливчатее.

Одновременно с цветовым фонтаном на меня обрушилась лавина звуков. Звуки представляли собой какофонию, в которой, однако, иногда прорывался какой-то строго определенный, непрерывный, слабо пульсирующий ритм, напоминающий ритм токкаты... В ноздри ударил одуряющий запах совершенно непонятного происхождения, язык ощущал горьковатый привкус. Я невольно поднялся с кресла навстречу этой струе цвета, звука и запаха.

- Вы видите? - услышал я голос Шиманского. Его почти не было слышно, и я с трудом различал лишь отдельные слова. - Махаон... токката... как у Гершвина... сиреневая токката... Какие сочетания! Вы чувствуете?

По-видимому, махаон успокоился и снова уселся на антенный стержень под колпаком, ибо бешеный ритм цвета, звука и запаха неожиданно замер и постепенно перешел в слабое сиреневое мерцание и тонкую, щемящую ноту "ля" в сопровождении легкого запаха маттиолы. Щелкнул переключатель - и все исчезло.

Я судорожно собирался с мыслями, возбужденный только что происшедшим.

Шиманский с победоносным видом сидел на тахте.

- Ну как? Вам понравилась цвето-звуко-запаховая токката, исполненная махаоном? Я трансформировал порхание бабочки в то, что вы только что ощущали.

Наконец я собрался с мыслями.

- Это действительно оригинально... Но ведь вместо махаона под колпак можно посадить...

- Вот именно! - перебил меня Шиманский. - Вот именно! Вместо махаона можно посадить под колпак кошку, муравья, даже крокодила, и результат этого эксперимента будет не менее интересным. Вот вы видите этот аквариум, - Шиманский небрежным жестом указал на огромный аквариум у окна, - он также соединен с аппаратом. Или ветка сирени, которая заглядывает к нам в окно... Или... или мы с вами да и вся комната в целом... Хотите?

Возбужденные глаза Шиманского сосредоточенно смотрели на меня.

- Хотите?

Я вздрогнул. Мне показалось, что Шиманский безумен.

- Хотите?

Я перевел взгляд на черную коробку управления, на тонкие, белые пальцы Шиманского.

На секунду я растерялся, но, взяв себя в руки, резко поднялся с кресла. В руках Шиманского сухо защелкал переключатель - раз, два, три, четыре...

Я сделал шаг к тахте и в тот же момент был буквально отброшен в сторону шквалом ярко-красного цвета, душераздирающего визга и одуряющего запаха. Я судорожно схватился за спинку кресла, и новый шквал цвета, звука и запаха опрокинулся на меня откуда-то сверху. Я понял, что Шиманский подключил к своему адскому аппарату всю комнату, и каждое мое движение, каждое движение в этой комнате вообще тотчас же превращается в поток цвета, звука и запаха.

Тем не менее я твердо решил добраться до тахты, на которой сидел Шиманский.

Я не видел ничего, кроме бушующего моря цвета, такого яркого и резкого, что мои глаза наполнялись слезами. Уши отказывались воспринимать дикую какофонию, изливавшуюся из стен, потолка, даже изнутри меня самого... Какие-то непонятные запахи до дурноты кружили голову. Я чувствовал, что я тону, тону в этом бешеном потоке цвета, звука и запаха. Я барахтался, как утопающий. Я старался сохранить равновесие. Но мои движения вызывали новую волну, еще более высокую и сильную, чем предыдущие.

Я не могу описать то, что чувствовал. Я не мог сориентироваться, потерял почву из-под ног, потерял ориентацию в пространстве. Извивающийся, как змея, гнусаво ноющий звук ярко-малинового цвета с отталкивающим запахом прямо физически тянул меня вверх. Я поднялся на носки, взлетел в воздух, но в этот момент буро-зеленый визг слева сбил меня с ног струей едкого запаха.