Александр Гейман - Жадная

42. Я сновидел биенья веков и пространств, Истеченье миров я считал в миллионах, Этот паводок снов, этот явленный транс Просветленных умов и мозгов воспаленных.

43. Те кишели прозрения и миражи, Словно пчелы в сраженьи с медведем голодным, Словно с лежбища вспугнутые моржи В водах Духа, морях его околоплодных.

44. Как пантеры-охотницы точный прыжок "Цынза-цынза", взметенное в "йауа-фырра", Как сознанье в ничто обращающий йог, Совершающий вывод о бренности мира...

45. И как сладость воды, когда свежую пьешь, Наложи её образ на паузу мысли, Ярким цветом пометь, на кристаллик умножь, Опусти в океан и в медузах исчисли.

46. Стань комочком лучистым, в эфир погрузись, Обложись белозвездною массой творожной И цыплячий писк жизни расслышать учись, И дыши, как дракон на гнезде, осторожно.

47. Посети Андромеду - туманность её, Своих деток туземных с гостинцем проведай, "Кто ваш папа?" спроси - и знай имя свое, Будь хорошим Отцом - посети Андромеду.

48. Не забудь о Земле, - не забудь - она есть От последнего праха до точки начальной Моя сказка о Боге и звездная весть О смешном моем сердце, немного печальном.

49. В теплых южных морях, где ветвится коралл, Где подводный народец обосновался, Видишь, рыбы покрыты - то я бушевал Красотой многоцветной - то я бесновался.

50. Когда солнцем подсвеченные края Черных пальцев полощутся в омуте синем, Нет, не скалы и ветер, - то нежность моя Схоронилась в ладошке великой пустыни.

51. Орут джунгли, лиана с лианой сплелась, Перемазавшись соком, лопочут макаки, Гомон запахов, - нет, то не пылкая страсть, А рассеянность мыслей о мелочи всякой.

52. Впрочем, что география! В гуще времен Были годы, когда в распаленности лютой Я богов-миродержцев громил пантеон, Чтоб дорваться до самки гигантского спрута.

53. Океан колыхался, шел пеной, вскипал, Извергался вулкан и текла протоплазма Весь силурский период, - а вслед наступал Миллион лет катарсиса или оргазма.

54. А как я горевал! Искажались черты Побережий, и с той ли тоски окаянной, Как молочные зубы, шатались хребты, И на части раскалывалась Гондвана.

55. Тяжело под землей; стоит каменный гул, Под циклоном гранитным сдвигаются руды, Но и там закружились - то я их подул Снегопады кристаллов, прозрачное чудо.

56. Или музыка - может быть, помните - в ряд, Как стога бесконечные, до горизонта, Серым пузом в болоте, лицом на закат, Все стоят и трубят, и трубят мастодонты.

57. Или в степях Евразии топот копыт, Скачут кони монголов вслед тюркам и гуннам, Но та пыль оседает, и лютня звучит О тебе, мировая держава Тайцзуна!

58. Но довольно, - не счесть всех походов и битв, Где искали меня, - а я так отшутился: За окном век двадцатый, кончаясь, стоит, Неразумное чадо, я в нем очутился.

59. Я возник на Урале, я берег нашел Заколдованный, там я садился на камень, И летел ко мне издали бурый орел, И на царство венчал, осеняя кругами.

60. И не высшее ль чудо, что занят игрой В том ли граде Перми, недалеко от рынка, В доме сто девяносто, квартире второй, Да на той ли на улице Екатеринской,

61. Я, дозором стоявший над Млечной рекой, Я, наследник атлантов, сновидец Гондваны, Небожитель поэзии, кто ж я такой? Так, совсем ничего, - литератор засраный.

62. Я смеюсь сам себе, я пью чай поутру, Перед сном и во сне я лечу и летаю; Я стихи написал - и закончил игру, Вот сиренька и кисть её - пусть расцветает.

63. Что ж я понял? Одно лишь во веки веков, Как познал это каждый, касавшийся слова: Мир стоит на стихах - да и нету стихов, Кроме чистого Духа и Бога живого.

64. Все исчезнет. И запад прейдет, и восток. Белым пеплом сгорит и свой пепел остудит, Что сгорает сейчас. Но во мне живет То Оно будет и так, - но пусть все-таки будет.

Октябрь-ноябрь 1995