Анатолий Гладилин - Французская Советская Социалистическая Республика

В пять вечера мне сообщили о ЧП на пристани Чермоз.

Где эта пристань - прогрессивное человечество не имеет понятия, а та часть человечества, что живет в этом самом Чермозе, наверное, забыла, какое отношение она имеет к роду людскому, ибо, по моим сведениям, пьют там с утра до вечера крутую самогонку, и вот матрос с причала порубил топором своего напарника. Красиво! А кому расхлебывать эту аппетитную кашу? Начальнику пароходства. Недосмотрел, не уследил. Плохо поставлена воспитательная работа. В общем, в таком духе мне выговаривал секретарь обкома партии по пропаганде, которому, естественно, уже успели донести.

Под занавес этого милого дня у меня была беседа по вертушке с председателем Пермского облисполкома.

- Борис Борисыч, - ласково проворковал товарищ Шишкин, - в городе весной нечем будет топить. "Леонид Брежнев" засел в Казани. Ответите партийным билетом.

- Не отвечу, - сказал я, - "Леонид Брежнев" уже стоит под погрузкой угля.

- Ну? - разочарованно протянула трубка.

Я посочувствовал Шишкину. Приготовился человек дать громовой нагоняй и вдруг - сорвалось. Досадно. Однако кое-что у Шишкина было припрятано про запас.

- Две баржи застряли в Сарапуле, - сказал он менее вежливо. - С капустой. А в городе нет свежих овощей.

-Сгниет капуста, - с готовностью отпарировал я. - У меня под рукой ни единого буксира и до весны не предвидится.

Я выслушал все, что Шишкин имел мне сказать по этому поводу. Мели, Емеля, твоя неделя. Не обеспечь я город углем, меня бы выгнали из партии. А за капусту - даже выговор не объявят. И впрямь, не впервой населению областного орденоносного центра преодолевать временные продовольственные трудности. Впрочем, Шишкин и сам знал, что стреляет холостыми патронами, но, повторяю, уж очень ему хотелось пострелять, цеплялся он ко мне, все время цепляется.

А дело в том...

Древняя история. Из другой моей жизни, о которой я стараюсь не вспоминать никогда, как будто ее и не было. Так вот, миллион лет тому назад, до ледникового периода - как я это называю - приехала к нам в посольство делегация, состоящая, между прочим, из членов и кандидатов ЦК. И рекомендовалось нам использовать этих членов и кандидатов в члены для лекционных поездок. А я лишь взглянул на эти кухонные рыла, на их похоронные пиджаки и брюки стиля "мешок" и сказал, причем достаточно громко: "Зачем этих мудаков прислали на нашу голову?" Разумеется, я погорячился, да время было горячее, некогда было мне миндальничать, я тогда правил бал и с каждым моим словом считались, и признаюсь, мне тогда доставляло удовольствие говорить все, что думаю, открытым текстом. Нет, и сейчас я об этом не жалею. Короче, отправили делегацию быстренько в Москву, уж не знаю, успели ли товарищи члены и товарищи кандидаты в члены отовариться, в магазинах. Но в делегации, оказывается, был председатель Пермского облисполкома, дорогой товарищ Шишкин. Я и не подозревал о его существовании, но он меня запомнил.

- Хорошо, - сказал я как можно почтительнее. - Обещаю, Фрол Иванович, больше такое не повторится.

Естественно, я имел в виду эту проклятую вонючую капусту. Шишкин удовлетворенно хмыкнул, из трубки посыпались частые гудки. Я переключил кнопку и вызвал в кабинет Верочку. Вынув из сейфа бутылку "Мартеля", я объяснил Верочке, кому ее вручить в аэропорту. Добавил, чтоб взяла мою служебную машину.

- Борис Борисович, - Верочка кинула на меня многозначительный взгляд, - вы же хранили "Мартель" для особого торжественного случая.

На слове "особый" она сделала ударение, понятное лишь нам двоим.

- Се ля ви. Вера, -сказал я, - такого коньяка больше в природе нет, но им мы спасли навигацию.

- Приехать к вам вечером?

- Позвони, - сказал я. - Впрочем, не надо, я устал.

Рабочий день давно закончился, а я еще сидел и разбирал бумаги. В принципе они могли подождать до завтра, но я не спешил домой. Работа и только работа заставляла меня забывать обо всем.

В восемь вечера я распахнул балконную дверь. С Камы дул холодный сырой ветер. Мерцали огни на далеком левом берегу, а от пристани медленно отчаливала сияющая люстра, которую почему-то положили на бок - это теплоход "Свердловский комсомолец" уходил в Куйбышев. Хороший был вид на реку из моего кабинета, но через две недели встанет Кама, все заметет, и вообще...

"А вообще все прекрасно", - повторял я себе, возвращаясь домой по пермским пустынным и малоосвещенным улицам.

Я шел пешком, хотя мог взять служебную "разгонку", хотя у меня под домом стоял "жигуленок", правда, с невыправленным крылом - "поцеловал" меня в воскресенье самосвал. Мне было полезно ходить пешком - ведь целый день сижу в прокуренном кабинете. "Все прекрасно, - повторял я, - работа непыльная, номенклатурная, и секретарша Верочка тебе предана". Конечно, я догадывался, что вначале ей это поручили, что не за мои красивые глаза она спит со мной, но с другой стороны, нет в городе Перми женщины, у которой столько настоящей французской косметики, и Верочка это оценила.

Поднявшись на третий этаж - проклятая одышка, надо меньше курить, - я открыл дверь своей квартиры и зажег свет на кухне. Тараканы шуганули со стола.

Бред собачий! Новый дом, а весь напичкан тараканами, и никакая химия их не берет, они от нее только жиреют! Эту однокомнатную квартиру мне удружил - правильно вы догадались - дорогой товарищ Шишкин, председатель облисполкома. По своему положению я мог бы претендовать и на лучшее, но, с другой стороны, для одинокого человека более чем достаточно метров, все законно! И потом вначале мне было решительно плевать на все, я думал - это временно. И потом, вначале был суп с котом.

Справа, за стеной, шуровал телевизор. Наверху разучивали гаммы на пианино. "Машка, твою мать, куда рассол дела?" спросили за стенкой. Это сосед готовился к традиционному возлиянию. Да, в моей квартире было трудно оторваться от народа.

Я разогрел на сковородке приготовленные Верочкой позавчера котлеты, нарезал сыр, лучок. Красота, кто понимает.

Потом задумался, поколебался. Но раз все равно суп с котом, куда деваться? И я достал из холодильника неначатую бутылку пшеничной водки пермского разлива, отливающую на свету мазутной синью.

Справа за стенкой менй проинформировали, что началась программа "Время", и тогда я включил свой телевизор. Все-таки хоть посмотрим картинки.

Под замыслы израильских агрессоров я выпил первую рюмку. Американская военщина бесчинстовала в Сальвадоре, и я добавил вторую. Стало теплее и веселее. Пошли обнадеживающие новости по Советскому Союзу. Колхозники Тульской области успешно выполнили план по сдаче картофеля государству. Я заглотал третью рюмку, закусил котлетой и тупо блаженствовал у голубого экрана. И тут меня словно ударили. Я увидел знакомые очертания Парижской оперы, Большие бульвары, а бодрый голос диктора заверещал: