Петр Северов - Курс - Норд

...Море! Родное Азовское море!.. Как это хорошо - внезапно перенестись в далекое, невозвратное детство!..

Вот он лежит на берегу, возле черного, пахнущего рыбой баркаса, десятилетний рыбак с огрубевшими, натруженными руками. Беспокойные чайки играют над волной, чутко ловя гибкими крыльями ветер. Море покрыто палевой дымкой, и в этой недвижной дымке, будто совсем не касаясь воды, плывут паруса рыбачьих судов. Маленький рыбак Егорка долго следит за дальними парусами. Как далеко может уйти корабль? На Кубанскую сторону, в Ейск, в Темрюк, в Ахтыри?.. А может и еще дальше: в Керчь, в Феодосию? Об этих городах рассказывали рыбаки, уходившие по весне туда в экспедицию. Слушая их рассказы, Егорка мечтал о том времени, когда станет большим и сам поведет баркас к далекой Керчи или Феодосии...

С малолетства у него зародилась страсть к путешествиям. Так хотелось увидеть, что там, за морем! Однако он знал, что если когда-нибудь ему доведется ступить на тот берег, ему обязательно захочется знать, что еще дальше... В свои десять лет Седов уже хорошо понимал, как обманчива эта блеклая, синеватая даль, тихо сияющая под солнцем. Помнился вечер, когда с отцом и с двумя рыбаками Егорка уходил на лов тарани, впервые так далеко - к Бердянской косе. Особенно ласковым и безмятежным было в тот вечер море: не гремел, не косматился на отмелях прибой; шелковистый и насквозь золотой, он мягко переливался на утрамбованном песке и, как дыхание, был спокоен и ровен его шелест. Прикорнув на сетях, на корме баркаса, Егорка не заметил, когда развернулся парус, и родная Кривая Коса с малыми саманными хатами рыбаков медленно скрылась за горизонтом.

Он проснулся от испуга. Кто-то сильно ударил его в плечо, а когда Егор приподнялся на локте, с хрипением плеснул ему в лицо целый ушат соленой воды.

Страх ледяными пальцами стиснул горло мальчика. Егорка не смог даже крикнуть. На середине баркаса, весь в развевающемся тряпье, с дубиной, перекинутой через плечо, стоял черный великан. Невиданное это чудище хотело потопить баркас и с силой раскачивало его с борта на борт, так, что гребень волны взметался над низенькой кормовой палубой, и клочья пены, шипя, проносились над головой Егорки.

- Кто это?! - закричал Егорка в ужасе, снова ослепленный пеной. - Кто?!

Сорванный ветром голос отца ответил:

- Шторм...

И только теперь обомлевший Егорка понял, что не чудище-великан, о каких он слыхал в сказках, стоит перед ним, - сорванный парус баркаса мечется на ветру, и скошенная рея чернеет на фоне неба.

Утром, когда проглянуло солнце, ветер постепенно утих, и Егорка увидел спокойные, без тени пережитого, лица рыбаков. Тогда впервые испытал он такую волнующую радость, что одновременно хотелось ему и плакать, и смеяться, и целовать этот смоленый баркас, устоявший в поединке со штормом.

Казалось бы, с той памятной ночи Егорка должен был навсегда разлюбить море. Нет, ничего подобного не случилось. Море стало ему как будто еще роднее.

Ровесники смотрели на него с завистью: он побывал в шторме!..

Как опытный рыбак, неторопливо, спокойно объяснял Егорка товарищам, что, мол, главное при шторме - не растеряться, воду откачивать, правильно руль держать.

В том же году десятилетнему моряку пришлось выдержать и более суровое испытание.

Однажды в декабре, после заметелей и морозов, когда весь северо-восточный угол моря от устья Дона до Бердянской и Долгой кос сковал надежный ледок, отец Егора ушел с артелью рыбаков на подледный лов красной рыбы. Промысел был, как видно, удачен: рыбаки не возвратились ни к вечеру, ни ночью, ни к утру... Утром хозяйки засуетились: ведь люди в море без хлеба! Снарядили они наскоро в дорогу Егорку Седова и еще двух, поменьше возрастом, ребят; дали им две буханки хлеба, спички, махорку...

Как старшего и уже побывавшего в море рыбака, ребята охотно признали Егора своим командиром. Шел он впереди неторопливой отцовской походкой, уверенно шагал через трещины, кое-где рассекавшие лед, прыгал через узорчатые гребешки торосов.

Слабый и ровный ветер дул с юга, блестящие снежинки словно играли на солнце, радужно светились изломанные нагромождения льда. И от всей этой знакомой картины спокойного, спящего моря, от радостного сознания, что вот лежит оно, недавно еще гремевшее штормами, лежит и не шелохнется под ногами, - на душе Егорки было легко и весело. Он не заметил, и его друзья не обратили внимания, что ветер сначала стих, а потом резко задул от гирла Дона. Такой ветер местные рыбаки называют "низовкой", потому что он дует с низовьев этой реки. Нередко случается, что "низовка" натворит бед, - разведет льды и унесет рыбаков в южную часть моря.

Знал бы Егор, какая опасность грозила ему и его спутникам - немедля повернул бы обратно к берегу. Но ледяная равнина моря попрежнему была неподвижна, вся в тихом мерцании и ровном свете.

В этом спокойном сиянии снегов и синеватых отблесках льда Егорка приметил что-то длинное и черное - будто корабельная мачта, занесенная невесть откуда, лежала меж ледяных сугробов. Он ускорил шаг и в удивлении остановился: прямая, широкая трещина раздвинула ледяной массив, черная, как деготь, вода, глухо позванивая, плескалась в этой трещине. Может быть, потому что лед был небеснопрозрачен и чист, вода показалась Егорке такой невиданно черной.

Перебраться через такое малое препятствие для Егорки особого труда не составляло. Он выбрал место, где трещина была поуже, и легко перемахнул через нее. Но дальше весь лед был исчерчен полосами, - словно тень огромного дерева легла на ледяной щит.

- А ведь лед не стоит на месте! - удивленно проговорил Егорка, заметив, что эти полосы перемещаются. - Смотрите-ка, ребята, - весь берег точно бы плывет...

Самый меньший из трех, рыжий Ленька, испуганно всхлипнул:

- Уносит нас в море... Право, уносит!

- Молчи ты, нюня! - прикрикнул на него Егор. - Выбраться мы всегда успеем...

Он повернул обратно по собственным следам, торопясь поскорее перейти через ту, самую широкую трещину, но за это короткое время, за какие-нибудь четверть часа, льды сильно переместились. Теперь уже их разделяла не узкая полоска воды, - широкая речка плескалась меж ледяных берегов.

Егорка побежал вдоль кромки льда, надеясь, что где-нибудь ледяные поля еще остались сдвинутыми вплотную. Однако со всех сторон были черные, покрытые зыбью разводья.

Льдину несло на юг. С шумом и звоном сталкивалась она с другими льдинами, обламывалась, уменьшалась с минуты на минуту. Зыбь поднималась все выше, гребни вспыхивали в свете заката холодным огнем, хрустящая пена дохлестывала до ног ребят...

Маленький Ленька, крепившийся до сих пор, громко заплакал. Глядя на него широко открытыми белесыми, глазами, заплакал и другой приятель Егора пастушок Ивась. И самому Егорке стало так страшно, что сердце зашлось и дыхание перехватило. Но он знал: сейчас никто не придет на помощь. Нужно надеяться только на себя. Он - старший. Значит, от него зависит, - погибнут они или спасутся. Главное - не теряться. Так говорил штормовой ночью отец... И Егорка нашел в себе силы засмеяться: