Генри Каттнер - Земля пламени

— Как бы там ни было, барабаны не телеграф, они просто отбивают ритм. Хотя что-то он, конечно, значит.

— Что именно?

Валлиец раздумывал. Его лицо было в тени, но верхний свет падал на седые волосы, превращая их в пушистый нимб.

— Не знаю, может быть, в джунглях появился гость. Я сам удивляюсь. Ты когда-нибудь слышал о Курупури?

На лице Рафта не дрогнул ни единый мускул.

— Курупури? Что это?

— Это имя. Местные иногда болтают о Курупури. А ты наверняка пропускаешь это мимо ушей.

— Похоже, я вообще пропускаю здесь немало, — съязвил Рафт. — Например, уже несколько месяцев не видел призраков.

— Может быть, еще увидишь, — ответил Крэддок и повернулся к окну. — Тридцать лет. Это немало. Я… я уже слышал о Курупури. И даже… — Он умолк.

Рафт глубоко вздохнул, ему тоже приходилось слышать о Курупури, но признаваться в этом Крэддоку он не собирался, суеверие слишком дорого обходится в джунглях. Рафт знал, что Курупури — это религия местных индейцев, и впервые он услышал о ней лет десять назад, когда был намного моложе и впечатлительнее. В эту минуту он подумал о том, что, наверное, это единственно возможная религия для тех, кто живет на Амазонке.

Курупури — это Неведомое, слепая, яростная, ужасающая сила, которой индейцы поклоняются как духу джунглей. Видимо, так же язычники-эллины поклонялись лесному духу Пану, живущему в темной чаще леса. Разница лишь в том, что Пан был чем-то более явственным, а вездесущий дух Курупури, неощутимый и в то же время даже более чем реальный, витал над Амазонкой. Как сама жизнь. Пожив в джунглях, начинаешь понимать, что божество жизни может быть страшнее божества смерти. Жизнь переполняла Амазонку, и в дух, живой, непостижимый, безразличный и хищный невозможно было не поверить, он был естественен в этом зеленом, влажном мире.

Рафт хорошо понимал, почему индейцы обожествляли Курупури, он и сам пытался представить это чудовищное бесформенное создание, не зверя и не человека, которое властно шевелится в живом, дородном теле джунглей.

— К дьяволу! — вспылил Рафт и глубоко затянулся одной из последних остававшихся у него сигарет. Он подошел к Крэддоку и, вглядываясь в зеленый океан жизни за окном, стал с наслаждением втягивать в легкие дым сигареты, смакуя последние крохи цивилизации.

Вот уже год, как они довольствовались лишь этими крохами. Справедливости ради стоило отметить, что в жизни Рафта бывало и хуже, например, на Мадагаскаре, но и здесь жизнь не была похожа на патоку. Крохотная группа институтских с несколькими помощниками из числа местных жителей работала в пластиковых секциях, которые мало чем напоминали шикарное современное здание на Гудзоне, бывшее главным управлением Патологического института Малларда.

Белых здесь было трое: Рафт, Крэддок и Билл Мерридэй. Флегматичный Мерридэй был хорошим ученым-патологом, и эта троица составляла отличную команду.

Работа близилась к завершению, и Рафт уже представлял, как он возвращается в Нью-Йорк. Он видел, как воздушное такси переносит его с крыши одного ночного клуба на крышу другого, не давая опомниться от выстраданных благ цивилизации. Но он знал и другое, пройдет совсем немного времени, и опять что-то засосет внутри, и он отправится в Тасманию, или на Цейлон, или кто его знает куда еще. Работа всегда находила его.

Из темноты по-прежнему доносился бой барабанов.

Выждав немного, Рафт оставил Крэддока в освещенной лаборатории и вышел наружу. Он спустился к реке, заставляя себя не слушать навязчивый ритм… Со стороны Атлантики взошла полная луна: огромный желтый диск на фоне звездного покрывала осветил великий город услад — Рио и покатился вверх по Амазонке. Но здесь, на Ютахе, по-прежнему чернели вздымающиеся стены джунглей, которые шевелились и ползли вперед и вверх с такой жизненной силой, что даже ученому это казалось невероятным. Это была плодоносящая утроба мира. В жарких странах все растет быстро, но на Амазонке рост неистов, необуздан. Плодороднейшие речные долины — живые в буквальном смысле: земля под ногами шевелится и дышит. В этом невообразимом буйстве жизни есть что-то пугающее, как и в пламенеющих бразильских садах, тучных от тропической зелени и отсвечивающих, словно глаза призраков, мрачным зеленым светом.

Рафт вспомнил о Крэддоке, ему никак не удавалось понять, откуда взялись необъяснимые чувства недоверия и страха, которые, как ему показалось, он уловил в валлийце. Было что-то еще, что он никак не мог уловить. Рафт недовольно сдвинул брови, пытаясь разобраться в этой загадке, и, наконец, хмыкнул, точно найдя ответ. Вероятно, барабаны еще больше донимали и одновременно влекли более эмоционального Крэддока, каким-то странным образом притягивая его к себе.

Старик уже давно жил в джунглях и во многом был почти индейцем.

Неприятные раздумья Рафта были неожиданно прерваны. На поверхности реки что-то засеребрилось в лунном свете, и уже через мгновение Рафт увидел очертания маленькой лодки, а в ней два темных силуэта на фоне поблескивающей воды. Лодка подходила к берегу, к освещенным окнам лаборатории.

— Луис! Мануэль! — прокричал Рафт. — У нас гости.

С лодки еле слышно донеслись слова приветствия, и на глазах у Рафта оба человека выпали за борт, словно здесь, у самого берега, их оставили последние силы. Мальчики-индейцы что-то закричали, забегали по берегу с лампами, а те из больных, кто мог передвигаться, столпившись у дверей и окон, наблюдали за происходящим. Рафт помог вытащить на берег лодку и ее обессиленных пассажиров. Он проследил за тем, чтобы обоих пострадавших отнесли в лабораторию, люди были почти без сознания.

Один из них, в форме и шлеме летчика, не мог даже говорить, другой, высокий и стройный бородач, в облике которого, несмотря на его состояние, угадывалось нечто утонченное и изысканное, облокотившись о дверной косяк тихо прошептал:

— Сеньор! Сеньор.

Крэддок приблизился, чтобы помочь ему, но внезапно замер как вкопанный. Столпившиеся в дверях больные загораживали обоих незнакомцев, но Рафт отчетливо видел лицо валлийца, исказившееся паническим страхом. Крэддок повернулся, быстро вышел, и вскоре до слуха Рафта донесся подрагивающий звон бутылки. В отличие от Крэддока, бесстрастный, полный решимости Билл Мерридэй был само спокойствие. Однако и он, едва склонившись над летчиком и сняв с него рубашку, неожиданно замер.

— Разрази меня гром, — вскрикнул Билл. — Брайан, я знаю этого малого. Томас… как его, сейчас вспомню. Что-то вроде… да. Томас да Фонсека! Помнишь, я рассказывал тебе о картографической экспедиции, которая летала здесь месяца два назад, когда ты был в джунглях. Да Фонсека был там пилотом этой группы.