Гуин Ле - Ожерелье

Лицо Семли мрачнело, когда, глянув в зал, она видела на местах, куда более удаленных от Трона, чем ее место, среди даже полукровок и ольгьо, на белой коже и в черных волосах сверкание драгоценных камней. Сама она и серебряной заколки для волос не принесла в приданое мужу. Платье, расшитое бисером, она убрала в сундук до дня свадьбы дочери - если дочь у нее родится

Именно дочь у них и родилась, и ей дали имя Хальдре, и когда пух на ее коричневой маленькой головке стал длиннее, он засиял нетускнеющим золотом, наследием царственных поколений - единственным золотом, каким ей предстояло владеть...

Семли не решалась заговорить с мужем о том, чего ей недостает. Как ни ласков был с нею Дурхал, но он был горд и испытывал лишь презрение к зависти, к суетным желаниям, и она боялась его презрения. Но с сестрой Дурхала, Дуроссой, она однажды об этом заговорила.

- Когда-то моя семья владела сокровищем, - сказала она. - Это было ожерелье, золотое, с большим синим драгоценным камнем. Кажется, его называют сапфир?

Дуросса пожала плечами, улыбаясь: она тоже не знала точно, как называется такой камень. Разговор происходил в конце теплого времени восьмисотдневного года. Семли сидела вместе с Дуроссой на освещенной солнцем каменной скамейке перед окном, высоко в Большой Башне, там, где были покои Дуроссы. Рано овдовевшую, бездетную, Дуроссу выдали за Властителя Халлана, ее дядю, брата ее отца. Из-за того, что брак был заключен между родственниками и был вторым и для мужа и для жены, Дуросса не получила титула Властительницы Халлана, который со временем могла получить Семли; но сидела она рядом со старым Властителем, на Высоком Троне, и с ним вместе управляла его владениями. Она была старше Дурхала, своего родного брата, души не чаяла в его молодой жене и наглядеться не могла на светловолосую крошку Хальдре.

- За него отдали, - продолжала Семли, - все богатства, которыми завладел мой предок Лейнен, когда завоевал Юг. Сокровища целого царства, ты только вообрази, за одну-единственную драгоценность! О, она бы наверняка затмила все здесь, в Халлане, даже эти камни, похожие на яйца птицы кооб, которые носит твоя двоюродная сестра Иссар. Драгоценность была так красива, что ей дали имя - назвали "Глаз моря". Ее, эту драгоценность, носила еще моя прабабушка.

- А ты не видела ее никогда? - лениво спросила Дуросса, глядя в окно на зеленые склоны гор, туда, куда долгое лето слало свой беспокойные и жаркие ветры бродить по лесам, а потом уноситься, кружась, по белым дорогам к дальнему морскому берегу.

- Она пропала еще до моего рождения. А отец рассказывал, что ожерелье украли до того, как в наших владениях впервые появились Повелители Звезд. Сам он не любил говорить о нем, но одна старая ольгьо, которая знала много всяких историй, рассказывала мне, что о том, где ожерелье, знают фииа.

- Ах, как бы я хотела увидеть их! - воскликнула Дуросса. - О них упоминают в стольких песнях и сказаниях; почему их никогда не видишь у нас, на Западных Землях?

- Наверно, слишком высоко для них, слишком холодно зимой. Они любят солнечные долины юга.

- Они похожи на Земляных?

- Этих я не видела никогда; на юге, где я жила, они стараются держаться от нас подальше. Кажется, у них белая кожа, как у ольгьо; и их тела безобразны. У фииа светлые волосы, они похожи на детей, только совсем худых, и еще они мудрее, чем дети. А вдруг они и в самом деле знают, где ожерелье, кто украл его и где оно спрятано? Ах, если бы я могла войти в Зал Пиршеств Халлана, сесть рядом с мужем, а на груди у меня сверкает богатство целого царства, и я затмеваю всех женщин, как мой муж затмевает всех мужчин!..

Дуросса наклонилась к младенцу, который, сидя между матерью и теткой на звериной шкуре, рассматривал коричневые пальчики своих ног.

- Семли глупая, - проворковала она девочке. - Семли, что сверкает как падающая звезда, Семли, мужу которой не нужно никакого золота, кроме золота ее волос...

А Семли, чей взгляд уносился над зелеными, летними склонами к далекому морю, ответила ей молчанием.

Но когда миновала еще одна холодная пора и Повелители Звезд снова явились за данью, нужной им для войны против конца света (в этот раз их сопровождали двое маленьких коренастых Земляных, переводчиков, и ангья опять почувствовали себя настолько униженными, что готовы были восстать), и прошла еще одна теплая пора, и Хальдре подросла и стала прелестным щебечущим ребенком, Семли принесла ее однажды утром в залитые солнцем покои Дуроссы. На Семли был поношенный синий плащ, а капюшон, поднятый на голову, скрывал ее золотые волосы.

- Пусть эти несколько дней Хальдре побудет у тебя, Дуросса, - сказала она; движения ее были быстры, но лицо спокойно. - Я отправляюсь на юг, в Кириен.

- Повидаться с отцом?

- Отыскать свое наследство. Твои двоюродные братья из Харгета смеются над Дурхалом. Даже этот полукровка Парна над ним насмехается - ведь у жены Парны, этой черноволосой неряхи в расплывшимся лицом, на постели атласное покрывало, в ухе - серьга с бриллиантом, и у нее целых три платья, а жене Дурхала свое единственное платье приходится штопать...

- В чем гордость Дурхала, в жене или в том, что на нее надето?

Но, словно не расслышав вопроса, Семли продолжала:

- Властители Халлана нищают на глазах у всех, в собственном своем Зале Пиршеств. Я ухожу, чтобы принести приданое своему господину, как приличествует женщине с моей родословной.

- Семли! Дурхал знает о том, что ты собралась сделать?

- Скажи ему, что все кончится хорошо и возвращение мое будет счастливым, - и юная Семли весело засмеялась.

Она наклонилась и поцеловала дочь, а потом повернулась и, прежде чем Дуросса успела вымолвить хотя бы слово, стремительно унеслась прочь до залитым солнцем каменным плитам пола.

Замужние женщины ангья лишь изредка, в крайней нужде, садились на крылатых коней, и Семли после замужества тоже ни разу не покидала стен Халлана; и теперь, садясь в высокое седло, она опять почувствовала себя подростком, буйной девственницей, носящейся с северным ветром над полями Кириена на полуобъезженных крылатых конях. Конь, что сейчас уносил ее вниз с высоких холмов Халлана, был породистей тех; гладкая полосатая шкура плотно облегала полые, рвущиеся к небу кости; зеленые глаза жмурились от встречного ветра, могучие легкие крылья били вверх вниз, вверх-вниз, и Семли то видела, то нет, то видела, то нет облака над собой и холмы далеко внизу.

На третье утро она была уже в Кириене и вот сейчас вновь стояла в одном из внутренних дворов замка, у полуразрушенной стены. Всю эту ночь ее отец пил, и утреннее солнце, сквозь проломы в потолках тычущее в него своими длинными лучами-пальцами, очень раздражало его, а вид дочери, стоящей перед ним, усиливал это раздражение