Юрий Никитин - На Темной Стороне

Ознакомительный фрагмент

Яузов, военный министр, буркнул:

– Да нам и не сама исламизация нужна дозарезу, а встряска этого сонного и пьяного быдла.

Кречет повернулся к Егорову:

– Как с оружием?

Министр внутренних дел, еще совсем недавно полковник спецназа, бодро отрапортовал:

– Если с продажей обычного, то полным ходом. Проблем нет. Если насчет чипового, то, как всегда, запоздали. Уже два года тому в Штатах были готовы начать массовое производство оружие, которое подчиняется только своему владельцу. Фабриканты оружия стены грызли, только бы протолкнуть этот законопроект – еще бы, такие деньги! – но в Штатах попробуй смени массу оружия на другую массу... Другое дело – Россия. Оружия фактически у населения нет, можно сразу вооружать граждан оружием, что подчиняется только им. К тому же разработаны так называемые именные пули, которые несут на себе все данные о владельце. Выстрелить ими можно тоже только из одного единственного на всем свете пистолета. Но закупать на Западе мы не захотели, а самим задницу с печи поднять трудно. На Полозова, который особенно рьяно пробивал в Думе этот закон, дважды совершали покушения. Понятно, с введением новых правил мафии впервые придется туго: всякий, у кого будет обнаружен автомат или пистолет без чипа, тут же попадает за решетку на очень долгий срок.

Сказбуш сказал ехидненько:

– Разработки этого оружия были свернуты. Потому что внедрение чипов снижало эффективность этого оружия.

– Это если для армии, – возразил Егоров. – А простому народу зачем прицельная точность из пистолета на сотню метров? На десять достаточно...

– Какие-либо эксцессы? – потребовал Кречет.

Лицо его окаменело, а рифленые желваки выступили резче. Мне показалось, что он даже дыхание слегка задержал, в ожидании неприятностей.

– Перегибов хватает, – признался Егоров. – Народ только приучается к идее, что пистолет может оказаться у каждого... Позавчера, к примеру, был случай на Планерной улице. Какой-то лихач пронесся на мерсе, обрызгал грязью стоящих на троллейбусной остановке. Один успел выхватить пистолет, произвел пять выстрелов вдогонку. Разбил заднее стекло, пробил шины, и ранил мужика, что на заднем сидении... Конечно, его повязали, будут судить. Я сразу нажал на все кнопки, чтобы этому взбешенному горе-стрелку дали только условно. Ну, приняли во внимание состояние аффекта, то да се, юристы эти штучки знают... А сейчас его отпустили под подписку о невыезде.

Коломиец неодобрительно покачал головой:

– Он же ранил ни в чем не повинного человека!

– А пусть не садится к такому, – отпарировал Егоров. – Но зато только что мне доложили: с сегодняшнего утра это обрызгивание грязью прохожих как рукой отрезало! Вчера целый день ту информашку по всем каналам крутили... В телестудии телефоны раскалились добела: народ звонит, требует этого стрелка не судить, а медаль ему дать. Видать, тоже обрызганные... Словом, хоть и с шероховатостями, но программа окультуривания... есть такое слово?.. с помощью личного оружия, продвигается.

Коломиец, министр культуры, который вечно лез не в свое поле деятельности, так как на его министерство денег всегда не хватало, кашлянул, привлекая внимание:

– Платон Тарасович... Учителя объявили недельную голодовку! Вся мировая общественность стоит на ушах, требует... Вон Англия так вообще...

Кречет отмахнулся, в запавших глазах блеснула злость:

– У себя они не такие добренькие! Помню как-то, они ж арестовали ирландцев и осудили как уголовников. Те возмутились, они же выдвигают политические требования, значит – политические. Англичане отказались. Тогда эти ирландцы объявили голодовку. Да не такие позорные, как у нас, когда два дня обходятся без горячего питания, а потом ходят героями!.. Ирландцы не принимали пищи всей группой, англичане невозмутимо помалкивали. Голодали неделю, два, месяц, два... Затем умер первый. От голода. К тому времени уже превратился в скелет! Газетчики забегали, завопили, но что же? Английское правосудие хладнокровно отвечало, что всяк человек вправе распоряжаться своей жизнью. Умер, второй, третий, четвертый... Думаете, хоть тогда что-то изменилось? Ни на грамм! Они все там померли: не то десять человек, не то пятнадцать – уже не помню. Но английское правосудие, такое гуманное и либеральное, когда дело касается нарушения прав в России, и пальцем не шелохнуло. Приговор остался прежним, никто и не подумал пересматривать, хотя уже этим актом ирландцы доказали, что они – не уголовники.

Он отмахнулся, наконец-то пошел к своему креслу во главе стола. Яузов сверлил министра культуры придирчивым взглядом: больно черный да и нос крючком, а Забайкалов, в ведение которого были иностранные дела, пророкотал благодушно:

– Англия примазывается... Просто примазывается, везде выпячивает свою значимость, везде старается выскочить впереди Империи, чтобы ее заметили. Везде вопит и всем видом напоминает, что Империя выросла из их английской колонии! И что сейчас Империя – это та же Англия, только молодая и потому еще неотесанная. Мол, Империя и мы – близнецы и братья, как сказал классик...

Его напыщенная приподнятая речь попахивала небесно-чугунно-немецким, Яузов вскоре и в нем перестал подозревать еврея и сосредоточился на своих бумагах. Наступило молчание, всяк торопливо подготавливался к экзамену перед Кречетом.

Я в сторонке, передо мной ноутбук, ради такого стоит работать в любом правительстве. Огромное искушение запустить трехмерную стрелялку, а с процессором в тысячу мегагерц и вуду по имени Avenger-2 можно пройтись в высшем разрешении без всяких тормозов... но все-таки я на работе, а второе, что начинает тревожить, эта сегодняшняя эйфория...

Да, в исламские центры народ валит толпой. Особенно много молодых решительных ребят, что раньше могли только по пьянке бить друг другу морды, а теперь вдруг нашли, что можно бить не просто так, а за идею, за Россию, за мир и счастье для всех людей на свете.

Но все-таки, все-таки опять это гнетущее чувство, что начинаем разгоняться, отпустив вожжи вовсе!

Глава 2

Массивная дверь, тяжелая как будто ее переставили из сейфа центрального банка, распахнулась как дверь собачьей будки. Все головы развернулись в сторону входа. Мирошниченко ворвался вихрем, губы трясутся, в глазах бешенство. Я успел подумать, что прессекретарь до своей кандидатской по юриспуденции успел закончить с отличием что-нибудь и воздушно-десантное.

– Господин президент!.. Платон Тарасович!.. Американский десант на Байкале!

В огромном кабинете наступила страшная тишина. Застыл даже воздух, я видел как замер в воздухе, словно впаянный в глыбу льда, брошенный Коганом через стол листок бумаги.