Григорий Адамов - Победители недр. Изгнание владыки

Хинский перелистывал папку, лежавшую перед ним, нашел донесение сержанта Гаврилова, внимательно и медленно перечитал его:

«…Акимов произнес:

— Здравствуйте, Николай Антонович… Только что Цезарь сообщил, что получил долгожданную посылку. Спрашивает, что делать с ней.

Голос Березина:

— Ага… Что же вы ему ответили?

Голос Акимова:

— Сказал ему, что нужно подождать. Нам необходимо увидеться, Николай Антонович, поговорить.

Голос Березина (как-то неуверенно):

— Да, пожалуй, но Ивана Ивановича нет в городе. Будет через три дня. Тогда увидимся… Если это спешно нужно…

Голос Акимова:

— Да, да, обязательно.

Голос Березина:

— Хорошо, я сообщу вам, где встретимся… Как ваше здоровье? Все благополучно?

Голос Акимова (неуверенно):

— Да как сказать? Нервы… Нервы что-то пошаливают…

Голос Березина (точно с легким испугом):

— Что? Не может быть! (Торопливо). Прощайте… Будьте здоровы».

Вот и все. Немного нескладно, но, видимо, точно.

Кто этот Иван Иванович?… Не тот ли, с поднятым воротником? И что за разговор о здоровье? Обычная вежливость? Но тогда почему Березин так испугался? А может быть, это лишь показалось сержанту? Через три дня у них будет свидание, все трое соберутся… Надо будет проследить.

«Будьте терпеливы и настойчивы, друг мой», — прозвучал знакомый голос и оборвался.

Короткий свист, тупой стеклянный звон, сухой щелчок. Хинский мгновенно вскочил на ноги. Подлокотник кресла разлетелся вдребезги, кусочки искусственного дерева впились в лицо и руки. Хинский взглянул в окно. В наступивших сумерках в воздухе носились на разных высотах и разных направлениях геликоптеры с яркими ночными фарами и красно-зелеными бортовыми огнями. Хинский стоял неподвижно. Сердце билось оглушительно и часто, крохотные капельки крови выступали и медленно скатывались по лицу и рукам.

Сентябрьская ночь смотрела в комнату сквозь маленькое круглое отверстие в стекле окна.

За окном приглушенно шумела Москва, вспыхивая гирляндами уличных огней, окутываясь серебристым облаком ночного света…

У телевизефона был странный вид. Над экраном поднималась круглая черная пасть репродуктора, от аппарата к внутренней коридорной стене кабинета тянулись провисавшие в воздухе провода. Прямо против репродуктора извивалась лебединая шея диктофона. Окуляр телевизеприемного аппарата глядел в упор на экран телевизефона, а рупор приник к репродуктору, словно боясь проронить еще не произнесенные слова.

— Четырнадцать пятьдесят… — произнес капитан Светлов, взглянув на часы.

— Акимов уже давно выехал, — громко сказал Хинский, стараясь скрыть волнение.

Но ему это плохо удавалось. Смуглая бледность покрытого царапинами лица, лихорадочно горящие черные глаза, нервное перелистывание бумаг в папке — все выдавало состояние молодого лейтенанта.

— Его сопровождают? — после короткого молчания спросил капитан.

— Конечно, — быстро ответил Хинский и коротко рассмеялся. — Сержанты Киселев и Харитонов берегут его, как любимого ребенка.

Короткий тихий гудок прервал его. Хинский сорвал трубку одного из аппаратов, приложил к уху.

— Слушаю.

— Кабель.

— Лопасть.

— Говорит сержант Артемин.

— У аппарата лейтенант Хинский.

— Приехал Киселев, Харитонов и третий… Третий прошел в кабинет.

— Хорошо. Где Синицын?

— В приемной. Я отлучился только для донесения.

— Хорошо. Не забывайте, что вы только для второго. Он тоже скоро должен приехать и пройти в кабинет. Не выпускайте его из виду, пока не узнаете о нем все что можно. Поняли?

— Понял, товарищ лейтенант. Все?

— Все.

Хинский положил трубку на место и протянул руку к телевизефону.

— Внимание! — произнес он срывающимся шепотом. — Включаю…

Экран мягко вспыхнул и засветился розоватым светом. Показалась половина какого-то большого кабинета. Перед письменным столом сидел лицом к зрителям Березин, торопливо пробегая, подписывая и откладывая какие-то бумаги. Против Березина сидел плотный человек с седой головой. Капитан Светлов и Хинский видели только его широкую спину и серебристый затылок.

Не поднимая головы и продолжая работу, Березин закончил фразу:

— …Сейчас придет. У вас ничего нового?

Рупор диктофона в кабинете Хинского подхватил эти слова и голос, в ящичке аппарата что-то тихо зашипело и запечатлело их.

Собеседник Березина достал портсигар и, закуривая папиросу, уселся поудобнее, в профиль к зрителям.

— Это Акимов, — тихо произнес Хинский, не сводя глаз с экрана телевизефона.

Капитан молча кивнул головой.

Помолчав, Акимов ответил:

— Сегодня я узнал, что продукция нашего завода отправляется не в гавань, а на московскую базу, несмотря на наличие точного адреса. Там продукция сплошь проверяется.

Березин с застывшим в руках карандашом испуганно вскинул глаза на Акимова:

— Что вы говорите! Нашли брак?

Послышался стук в дверь, в кабинет вошел высокий человек с полным, одутловатым лицом, с синеватыми мешочками под глазами.

— Гоберти! — тихо воскликнул пораженный капитан Светлов. — Корреспондент Гоберти!

— Это Гоберти? — переспросил Хинский, стремительно наклонившись к экрану. — Я его никогда не видел.

Акимов и Березин привстали, пожимая руку Гоберти.

— Что нового, друзья мои? Как дела? — оживленно спросил корреспондент, бросаясь в кресло против Акимова и вытирая платком морщинистый розовый лоб. — Денек замечательный, даже жарко. Что это вы? — обратился он к Березину. — Как будто взволнованы чем-то…

— Константин Михайлович говорит, что вся продукция его завода отправляется не в гавань, а на городскую базу и там сплошь проверяется, — торопливо проговорил все еще бледный Березин и повторил свой вопрос Акимову: — И что же, нашли там брак? Говорите же!

Рука Гоберти с зажатым в кулаке платком остановилась. Выжидающе смотрели на Акимова маленькие острые глазки.

Акимов отрицательно покачал головой.

— После случая с Денисовой, когда она вмешалась в контроль… помните?… ни один дефектный болт не выпускается с завода. Да и сами операторы стали придирчивыми.

— Фу, слава богу! — облегченно вздохнул Березин, поправляя очки. — Это очень умно с вашей стороны, Константин Михайлович.

— Просто это опасно, — угрюмо поправил Акимов.

— Да, надо на время воздержаться, — задумчиво сказал Гоберти. — Но самое важное не в этом. Кто распорядился произвести проверку? Это делается без ведома директора? Он ничего об этом не знает?