Юрий Нестеренко - Приговор

драться до последнего, если не прихватить врага с собой, так хоть пару

синяков ему поставить, хоть зубами его за лодыжку тяпнуть, когда повалят

и поволокут по земле, хоть заставить его пропотеть на морозе… Но -

нет. Идут, как бараны на бойню, причем и простолюдины, и аристократы. И

более того — почитают это чуть ли не доблестью, а о том, кто перед

казнью все же сопротивляется, скажут, что он вел себя трусливо и

недостойно. Нет, воистину, люди и логика — это два несовместимых

понятия.

Ришард повернулся в седле и вдруг заметил меня.

— А, Бертольд, — он вновь широко улыбнулся. — Как видите, ваше

изобретение показало себя превосходно. Признаюсь, результат оказался

даже лучше, чем я ожидал. Если бы не нелепая случайность, мы бы вообще

не понесли никаких потерь. Вы не только оказали неоценимую услугу

Империи, но и спасли сегодня множество жизней… Впрочем, это ведь

только говорится — "неоценимую". На самом деле все имеет свою цену, не

так ли? И можете не сомневаться — после нашей окончательной победы ваши

заслуги будут вознаграждены по достоинству.

— Благодарю, милорд, — наклонил голову я, — но могу я обратиться к

вам с небольшой просьбой прямо сейчас?

— Разумеется, — улыбка Ришарда стала чуть-чуть напряженнее, — но вы

понимаете, что трудности походного положения ограничивают мои

возможности…

— Я всего лишь хотел попросить вас проявить милосердие, — перебил я

без пяти минут императора.

Ришард нахмурился.

— Нет, Бертольд. Я не милую изменников. Да и потом, вы знаете, чем

они займутся, если их отпустить? Первым делом — ограбят соседние

деревни. Мне не нужны банды в моей Империи.

— Прошу прощения, милорд, вы меня не так поняли. Я не собираюсь

вступаться за грифонцев. Я хорошо видел, что творят такие, как они, -

"независимо от цвета знамени", добавил я мысленно. — Я имел в виду

лошадей. Ваши солдаты добили рыцарей, но многие раненые лошади до сих

пор живы, — действительно, и до того места, где мы стояли, периодически

доносилось жалобное ржание. — Велите вашим людям избавить их от мук.

— А, — лицо герцога прояснилось, — конечно, вы правы. Благородные

животные не виноваты и не должны страдать. Я распоряжусь.

— Ваша светлость! — громко позвал высокий голос откуда-то снизу. На

сей раз к главнокомандующему обращался не всадник, а пехотинец, что

случается нечасто и считается практически дерзостью. Но это был не

обычный пехотинец. Это была молодая женщина, командовавшая

зондербатальоном. Я не знал подробностей ее истории (как, впрочем, и

историй других женщин-стрелков), знал только, что она из дворянской

семьи.

— Вы сегодня отлично поработали, капитан, — благосклонно кивнул ей

Ришард, едва ли не впервые в имперской истории обращаясь к женщине по

офицерскому званию. — Издали невозможно было отличить, когда стреляют

ваши подчиненные, а когда — их коллеги-мужчины.

— Да, милорд, — невозмутимо согласилась она, — и от лица всего

моего батальона я хочу обратиться к вам с просьбой.

— Ну что ж, победа — лучшее время для просьб, — вновь раздвинул

губы в улыбке герцог.

— Грифонцы, ваша светлость, — она кивнула на угрюмых пленных,

ежившихся и переминавшихся босыми ногами на льду. — Позвольте сделать

это нам.

— Вы хотите казнить их лично? — сразу понял Ришард.

— Да, — ответила она, на сей раз даже не добавив титул.

— Не насытились за сегодня их кровью? — иронически приподнял бровь

Йорлинг.

— Мы убивали их издали. А теперь хотим сделать это, глядя им в

глаза, — процедила с каменным лицом она и лишь несколько мгновений

спустя, вспомнив все-таки о субординации, прибавила: — Милорд.

— Было бы неразумно тратить на это огнебойные боеприпасы, — заметил

герцог.

— Мы справимся копьями, мечами и топорами, — с готовностью ответила

капитан. — Когда плоть не защищена доспехами, пронзить ее легко, — ее

глаза затуманились, словно она видела нечто, незримое для остальных.

Нечто, случившееся месяцы или годы назад. — О, очень легко…

— Что ж, — согласился Ришард, — да будет так.

Грифонцы, конечно, понимали, что обречены, и не ждали от ближайших

минут ничего хорошего. И все же у них глаза полезли на лоб, когда они

увидели своих палачей. До этого момента они вообще не знали об участии

женщин в сражении — дальнобойки были одеты так же, как и

стрелки-мужчины, и коротко пострижены, а деталей на том расстоянии, с

которого велась стрельба, было не разобрать. Послышались проклятия;

более унизительного конца солдаты не могли себе представить. Некоторые -

особенно те, что помоложе, хотя совсем юных среди них не было, те

полегли в сентябре, чтобы спасти жизнь этим — прикрывали срам обеими

руками, другие, напротив, выпячивали напоказ, выкрикивая непристойности;

немало было и таких, которые сами бросились нагишом в ледяную воду, не

желая принимать смерть "от бабьей руки". И это, возможно, было не самое

глупое решение, ибо из тех, что остались стоять, лишь немногие обрели

легкий конец от одного удара. Кто-то не умер сразу лишь из-за недостатка

в женских руках силы и сноровки в обращении с непривычным оружием, но

больше было тех, кому и не планировали дарить легкую смерть. Чаще всего

первый удар копьем или мечом они получали в пах.

Пять минут спустя, впрочем, все было уже кончено. Некоторые еще

стонали, царапая ногтями лед, но все окровавленные тела без разбору,

копьями, словно баграми, спихнули в воду. За кромкой льда было уже сразу

глубоко, и все же Ришард послал несколько всадников вниз по течению -

удостовериться, что никому не удалось выжить и выплыть.

На другом берегу показался кавалерист, мчавшийся во весь опор. Он

нетерпеливо задержался перед мостом, дожидаясь, пока несколько солдат,

все еще отскребавших деревянный настил от человеческого мяса, дадут ему

дорогу, а затем поскакал прямо к нам, ориентируясь, очевидно, на

герцогский личный штандарт. Это был один из посланных в погоню

огнебойцев.

— Ваша светлость, — он щегольски отсалютовал двумя пальцами в

кожаной перчатке, другой рукой натягивая поводья взмыленного коня, -

Карл…

— Взяли? — нетерпеливо перебил Ришард.

— Застрелен, ваша светлость, — покачал головой посыльный. — Мы