Кэролайн Черри - Угасающее солнце: Кесрит

И келы позволили ему это, решив, что он страдает от горя. Но их горе было искренним, они скорбели по тому, кого любили. Ньюн же страдал от жалости к самому себе.

Теперь он оценил себя и обнаружил, что даже сейчас он не может сравниться с Медаем.

Ожидая, пока Ньюн совладает с собой, остальные шепотом переговаривались, но постепенно всем стало ясно, что Ньюн не может отыскать слов для ритуальной речи. Тогда они заговорили о горах, о погребении, которое им предстоит совершить. В их словах, в их планах чувствовалось такое отчаяние, что путь до гор неблизок, подъем крут, ноша будет тяжела — ведь они стары, дряхлы. Они говорили о том, что регулы, конечно, не дадут транспорт. Но Келы и не станут обращаться с такой просьбой, ведь она оскорбит память Медая. И старики начали обсуждать, как же они понесут его в горы.

— Не беспокойтесь, — сказал Ньюн, нарушая долгую тишину. — Я сделаю все сам.

И увидев сомнение на их лицах, он подумал о трудном долгом пути и сам засомневался.

— Госпожа не позволит, — сказал Эддан. — Ньюн, мы похороним его поблизости.

— Нет, — сказал Ньюн. И повторил снова, думая о госпоже. — Нет. — И после этого никто не возражал. Эддан решил, что все должно идти своим чередом.

И затем, после того, как он спокойно и с достоинством попросил оставить его одного, они ушли, тихо шурша мантиями. Этот звук отозвался эхом в сердце Ньюна. Он думал о своем эгоизме, о мужестве стариков, так много сделавших в жизни, и ему было нестерпимо стыдно.

Наступила долгая ночь его бдения. В тишине эдуна остальные скорбели в своих комнатах. Он начал думать и понял, что не хотел бы умереть добровольно, несмотря на традиции своей касты. Он не хотел умереть, как умер Медай, и это было ему неприятно, так как противоречило тому, к чему он готовил себя всю жизнь.

Медай смог это сделать, и госпожа приняла Медая. И именно в этом Медай оказался выше его.

Конечно, подобные мысли здесь, в Святилище, в присутствии богов и мертвого, были святотатством. Ему стало очень стыдно, и он захотел убежать далеко в горы, как делал это раньше, когда был ребенком. Там он быстро забывал свои огорчения, все свои обиды, забывал о себе.

Но теперь он был взрослым.

Он должен был исполнить свой долг перед народом. Медай жил и умер, подчиняясь законам Народа. И пусть Ньюн не был согласен с мотивами этой смерти, он был вынужден признать, что все произошло в соответствии с законами мри. Медай исполнил свой долг, сделал все, что от него зависело в создавшемся положении.

Несмотря на то, что это была заведомая ложь.

— Ньюн…

В шуме ветра, который все время был в святилище, Ньюн различил легкий шорох и шепот. Он поднял глаза и увидел в отдалении золотую фигуру. Он узнал голос сестры. Она подошла к самому экрану, разделяющему их, хотя они могли встретиться лицом к лицу где-нибудь в эдуне или за его пределами.

— Вернись, — сказал он. Ведь находясь рядом с мертвым, пусть даже родственником, девушка нарушала закон своей касты. Для Сенов не существовало родственных отношений, они были в родстве со всем миром.

Но Мелеин не ушла. Ньюн поднялся. Все тело его онемело от долгого стояния на коленях на холодном каменном полу. Он подошел к решетке. Мелеин нельзя было отчетливо рассмотреть. Он видел только маленькую руку, опирающуюся на экран, и с нежностью сравнил ее со своей большой рукой. Но Ньюн боялся прикоснуться к девушке. Ведь согласно верованиям мри, к нему нельзя было приближаться, пока он не похоронит родственника.

— Мне разрешили придти, — сказала Мелеин. — Госпожа послала меня.

— Мы все сделаем, — заверил он ее. И сердце его забилось, когда он вспомнил, что отношения между Медаем и Мелеин были больше, чем родственные. — Мы отнесем его в Сил'атен… и сделаем все, что нужно.

— Мне кажется, тебе не следует оставаться здесь всю ночь, — сказала она. И затем, с внезапной горечью: — Или ты здесь только потому, что не получил прямого приказа уйти?

Ее внезапный выпад привел Ньюна в смятение. Он задержался с ответом, пытаясь найти нужные слова и соображая, почему она говорит так.

— Он мой родственник, — сказал наконец он. — Все остальное теперь не имеет значения.

— Однажды ты чуть сам не убил его.

Это была правда. Он пытался рассмотреть через решетку лицо Мелеин. Но видел только смутные золотые контуры фигуры за металлом решетки.

— Это было давно, — сказал он. — И я думаю, что, будь он жив, мы помирились бы с ним. Я хотел этого. Я очень хотел.

— Я верю, — сказала она после долгого молчания.

Она снова надолго замолчала, и эта тишина тяжким грузом придавила Ньюна.

— Это все ревность, — признался он.

Наконец все его душевные терзания приобрели форму, вылились в четкие слова. Признание было мучительным, но все же муки были куда слабее, чем он ожидал. Мелеин была его вторым «я». Когда-то они были с ней очень близки, и Ньюн думал, что эта близость все еще сохранилась.

— Мелеин, когда нас, молодых воинов, всего было двое в эдуне, ясно, что между нами должно было возникнуть соперничество. Он был первым во многом, в чем мне хотелось превосходить его. А я был ревнив и обидчив. И встал между вами. Я напрасно сделал это, но через шесть лет я заплатил за свою оплошность.

Она молчала. Ньюн был уверен, что она любит Медая — единственная дочь эдуна, умирающего от старости. Было очевидно, что она и Медай были бы прекрасной парой — кел'ен и кел'е'ен, еще тогда, когда она была в касте Келов.

Возможно — и эта мысль постоянно мучила его — Мелеин была бы счастливее, останься она келом.

— Меня послала госпожа, — сказала наконец она, никак не реагируя на его слова. — Она слышала о решении келов. Она не хочет, чтобы шел ты. В городе волнения. Такова ее воля, Ньюн: останься. Его похоронят другие.

— Нет.

— Я не могу принести ей этот ответ.

— Скажи ей, что я не стал слушать. Скажи ей, что придется сделать куда больше, чем просто яму в песке. Скажи ей, что если эти старики потащат его в горы, они умрут по дороге.

— Я не могу сказать ей этого! — прошептала Мелеин со страхом в голосе. Этот страх окончательно укрепил Ньюна в его решении.

В этом требовании Интель было не больше смысла, чем в остальных ее желаниях. Она могла играть жизнями мри, могла сокрушить их надежды и мечты. «Ее любовь ко мне слишком эгоистична. Она считает, что я принадлежу только ей. И не только я, но и Мелеин — мы оба дети Зайна! Она перевела Мелеин в касту сенов, а Медая отправила служить регулам, когда увидела, что их тянет друг к другу. Она сломала нам жизнь. Великая госпожа — она душит нас, прижимая к себе, ломая наши кости в своих объятиях, вдыхая свое дыхание в нас."